Под насыпью, на заборе, в короткой удавке болтался уродливый пес с высунутым набок языком. Он облез в течение дня, потеряв пышный хвост. Боясь поветрия и лишаев, хозяин прекратил его муки решительными действиями. Хозяйка же ворчала и охала, намекала, что пса кто-то сглазил. При этом бросала на меня подозрительные взгляды.
Защелкали, затрещали рельсы, послышался гул. Обдавая склоны перегаром, из-за береговых скал показался поезд. Кроме обычных стареньких вагонов к нему был прицеплен другой, чистый и блестящий с белоснежными занавесками на окнах. Пышущая жаром металла громада остановилась, не дотянув до перрона. Пьяный турист попытался прыгнуть из вагона.
Вцепившись в поручни, поболтал в воздухе ногами. Деревня с затаенным дыханием ждала: вдруг выпадет! Старик напрягся, поглядывая на него, как щука на карася, прошлепал, было, иссохшими губами: «Мой!» Но тот раздумал высаживаться, удержавшись от случайного падения, вполз в тамбур, скрючился, устрашающе сгорбатился, закашлял и стал пускать дым из всех полостей, похваляясь, каков он, молодец-удалец.
Лязгнули бронированные двери. Открылась вагон-лавка. Косатый лавочник вождистски вытянул руку:
— Есть все!
Деревенские жители подтолкнули вперед меня. Старушка зашептала:
— Конфет бери, пряников, пшена и риса… Водки и винца — по три бутылки, не боле… Старику не наливай до срока, не то замучит.
Я взял все, что она сказала. Сверх того мешок муки. А деньги все равно остались. Увидев такое богатство и расточительство, старик, еще минуту назад вполне бодрый, стал закатывать глаза и трястись всем телом, показывая, что желает подлечиться.
Поминая добрым словом бабушку, я взвалил на себя покупки. Краем глаза увидел, как старушка купила бутылку водки и спрятала под подол. Старик попытался сунуть туда же поблекший нос. Она огрела его по лысине черствой булкой и, подгоняемая бранью, засеменила к дому.
Тепловоз взревел как раненый зверь, пустил по ветру черное облако извержений, продвинулся вперед, поставив блестящий вагон к перрону. Из тамбура выскочила чистенькая девица в униформе, протерла поручни, приветливо улыбаясь, вытянулась, освобождая проход.
Из вагона, сияя нездешними, ослепительными улыбками, вышли два неброско одетых мужика — один был тощ, другой брюхат. За ними выпорхнула крашеная, стриженая, плоская бабенка в очках. Как и мужчины выставила напоказ ослепительной белизны вставные зубы.
Следом за гостями из тамбура высунул голову мужик с соседней станции. Старик впился в него взглядом и проблеял, вытягивая трепещущие руки: «М-е-е-р?» Тот приветливо кивнул, властным жестом подозвал его к себе. Старик кинулся к нему со всех ног. Ведмениха с лесником сложили свои покупки на землю и стали выгружать коробки, мешки, ящики.
Тепловоз пустил по ветру новое облако и потащился к тоннелю, оставив на перроне озиравшихся гостей, местного мэра и кладь. Черная дыра в скале, искусно отделанная тесаным камнем, всосала состав. С омытых летними дождями гор с новой силой задули ветра, выметая городской дух. Волны брезгливо вышвыривали на сушу плевки, окурки и бутылки.
Озабоченный старик догнал меня у дома. От него уже попахивало хорошей водкой, глаза его блестели и смотрели вкось. Он был в том самом расположении духа, когда уже хорошо, но мучительно хочется большего.
— Стол ставят, — кивнул на прибывших. — Меня лечить будут. Ты тоже приходи, скажи, что алкаш. После мэр флакон даст. А пока, налей сто грамм?
— Не налью, — ответил я без смущения и добавил, задрав нос: — А лечиться мне нет нужды.
Гостей усадили за стол на морском берегу. На него выставили бутыль со святой водой, ароматизированной и профильтрованной в городе. Напротив них усадили старика. Лесник подсел, принарядившись в просторные трусы из парусины и накрасив брови. Ведмениха завила волосы по-африкански, натерлась сажей и стала черней нового сапога.
— О-е! — хохотали гости и одобрительно хлопали ее по полным плечам. Мэр затянул на шее удавку потрепанного галстука, выплюнул под ноги окурок и поднялся для приветственной речи:
— К нам приехали известные на весь мир борцы с алкоголизмом и наркоманией, бывшие наркоманы и алкоголики, которые исправились и ездят, значит, по всем странам, рассказывают, что пить вредно…
— О-е! — поднялся тощий, показывая зубы. — Я есть… — он выразительно ткнул оттопыренным пальцем в локтевой сустав, — морфий, опий, ЛДС, — сладострастно сощурился от воспоминаний, вздохнул, сжал губы блином. — Теперь — о! — Показал тощие бицепсы. — Споот! Путешествий!
Старик виновато уронил голову, вздохнул и из-под руки подмигнул мэру, раскуривавшему новую сигарету.
— О, как я пиль! — поднялся толстый, похлопывая себя по животу: — пиво пиль, вино пиль, виски пиль…
— Мешать вредно! — сочувственно обронил старик.
— Мешать — пиль, вредна — пиль! — подхватил толстяк…