Нечисть

— На все болото осрамил! — заголосила. — Ставь литру за позор!

Посмотрел я на нее не замороченными глазами и плюнул без злости:

— Шла бы ты в болото, пока не высохла! Глянь, потрескалась уже!

Кикимора завыла, завертелась, перебирая на груди лягушачьи складки прокуренной кожи. Я закинул ружье на плечо и зашагал в гору. Охота не удалась. С высоты хребта обернулся к сырой пади и увидел свою бывшую, скачущую к болоту. Следом увивался трусоватый деревенский пес.

Небо подернулось облаками, отяжелело тучами. Пропало солнце. Я понял, что слегка заплутал. Не беда: любой ручей выведет к морю. Пусть, не так просто и не так скоро, как хотелось бы, но из леса можно выйти. Ко всему, стал накрапывать дождь: встречи с нечистью удачи не приносят.

Я спустился к ближайшему ручью. Не теряя его из вида, пошел по склону, продираясь сквозь мокрый кустарник и бурелом. Не успев насквозь промокнуть, спустился еще ниже. С другой стороны ручья пахнуло дымком. Где-то рядом были люди. Что им до меня? Да и я мог обойтись без встреч и без чужого костра. Но была странность: на противоположной стороне ручья отчетливо виднелась тропа, которая не пересекала русло, а упиралась в него и обрывалась. Так бывает, если рядом зимовье. И забылись бы вскоре та тропа и сам ручей, если бы не знакомая засечка на комле старого дерева. Я огляделся, примечая места, и еще быстрей зашагал вниз, укрывая старенькое ружье одеждой.

На спуске к тропе, по которой вышел из деревни, подстрелил пару рябчиков, прятавшихся от дождя, сунул их в туесок и добежал бы до дома одним духом, но из-под камня донесся знакомый оклик: «Мяу!» Мой кот сидел на сухих листьях в уютной пещерке и пережидал непогоду. Расположился он с удобством, предпочитая отлеживаться и неделю, но попусту не мочить свой хвост.

Я вытащил его, брезгливо цеплявшегося за мою мокрую одежду. Лезть за пазуху он не пожелал и все косился на туесок, напрашиваясь в компанию к рябчикам.

— Морда треснет! — проворчал я, рассовал птиц по карманам, а кота посадил на их место.

Дом был тих и уютен. Я сбросил одежду, завернулся в одеяло и принялся разводить огонь в печи. В дверь постучали. Вошла Ведмениха в мужском плаще. Улыбаясь, поставила на стол миску со сметаной. Обошла стороной кочергу, села на краешек сундука. Кот перестал разглядывать рябчиков и забегал вокруг стола. Получив пинок под зад, залез под койку и стал напоминать о себе оттуда заунывным мяканьем.

— В такую погоду корову нельзя гнать на выпас — простынет, бедная. А сена нет! — всхлипнула гостья и слезы ручьями потекли по ее щекам.

— Накосим! — с готовностью отозвался я, понимая, за какое дело принесена сметана.

— Уже накошено, — шепнула она. Слезы на глазах мгновенно высохли. — Нужно перетаскать… Тайно!

— Для чего же тайно? — не понял я.

— Косил Домовой мне, а отдать не может, потому что в долгу перед лесником. Тому сено ни к чему — разве что сгноить. А просить я у него не могу, потому что в ссоре. В прошлом году про меня, честнейшую, сказал туристам, будто сливки с молока снимаю. Теперь отказывается от своих слов: свидетелей-то нет… А я точно знаю — говорил…

— Не понял! — замотал я мокрой головой, хлюпнул носом: — Косить не надо! Надо перетаскать?

— Да! — прошептала Ведмениха, делая бровями какие-то знаки на дверь. Я выглянул — никого. — Показалось, что подслушивают, — еще тише проговорила она и заговорщицки подмигнула, не сводя глаз с моего носа: — Ведь мы друг друга понимаем… Я баньку натоплю, Лесника с Домовым завлеку, дури на каменку брошу, старика напою, ты старуху в доме тайком запри и… Сено перетаскай… Потом никто ничего не докажет!

Я выпучил глаза и задергал носом, стараясь не сердиться: на берегу святого моря замышлялась болотная распря, и в нее, как в топь, завлекали меня, пришедшего в деревню, чтобы жить с ними по-людски.

— Нет! — сказал резко. — Против людей ничего делать не буду! Днем, у всех на виду, перетаскаю… С радостью.

— А мы что, не люди? — вскрикнула она, закатывая глаза. И слезы, крупные как горошины опять покатились по ее щекам. Увидев, что я смутился, Ведьмениха захохотала, вынула из-за обшлага окурок сигары с золотыми ободками, щелкнула зажигалкой, выпустила дым из ноздрей. — Ты им плохо делать боишься, а они у тебя доски с завалинки таскают, — сказала, сверкнув глазами.

Едва захлопнулась за ней дверь, кот выскочил из-под койки и стал делать круги возле стола.

— Кот, а кот? — завыл я, с тоской глядя на сметану. — В деревне люди есть?

Но кота, кроме сметаны, интересовали только мокрые рябчики, бессильно уронившие головки с красными гребешками. Даже на то, что сметана дана за работу, делать которую я отказался, коту было начхать, впрочем, как и на заботы о завтрашнем дне.