Necropolitics

Можно ли по-настоящему присутствовать в мире, населять его или пересекать его, исходя из этой невозможности разделить его с другими, из этой непроходимой дали? Достаточно ли расстреливать врагов и изгонять чужаков, чтобы по-настоящему избавиться от них, обречь их на вечность того, что должно быть забыто? Такая позиция требует, чтобы акты смерти и изгнания преуспели в стирании - во время жизни врага, его смерти и его освобождения - того, что, по его мнению, принадлежало его человечеству. В современной логике ненависти вычеркивание и стирание - почти обязательное условие казни. В обществах, которые продолжают умножать меры разделения и дискриминации, отношение заботы к Другому заменяется отношением без желания. Объяснение и понимание, знание и признание больше не являются необходимыми. Никогда еще гостеприимство и враждебность не были столь прямо противоположны. Отсюда интерес к возвращению к тем фигурам, для которых невзгоды людей и страдания врагов никогда не были просто "молчаливыми остатками политики". Напротив, они всегда сочетались с требованием признания, особенно в тех местах, где опыт непризнания, унижения, отчуждения и плохого обращения был нормой.

 

Глава 3. Некрополитики

 

Высшее проявление суверенитета в основном заключается во власти и способности диктовать, кто может жить, а кто должен умереть. Убивать или оставлять в живых - это пределы суверенитета, его главные атрибуты. Быть суверенным - значит осуществлять контроль над смертностью и определять жизнь как применение и проявление власти.

Это то, что Мишель Фуко подразумевал под биовластью: область жизни, над которой власть установила свой контроль. Но в каких практических условиях реализуется право убивать, оставлять в живых или подвергать смерти? Кто является субъектом этого права? Что реализация такого права говорит нам о том, кого таким образом предают смерти, и об отношениях вражды, которые настраивают такого человека против его убийцы? Может ли понятие биовласти объяснить современные способы, с помощью которых политика берет в качестве своей главной и абсолютной цели убийство врага, делая это под видом войны, сопротивления или войны с террором? В конце концов, война - это средство достижения суверенитета в той же мере, что и способ реализации права на убийство. Когда политика рассматривается как форма войны, необходимо задать вопрос о том, какое место отводится жизни, смерти и человеческому телу (в частности, когда оно ранено или убито). Как эти аспекты вписаны в порядок власти?

 

Работа смерти

Чтобы ответить на эти вопросы, данное эссе опирается на концепцию биовласти и исследует ее связь с понятиями суверенитета (im- perium) и государства-исключения. В этом контексте возникает множество эмпирических и философских вопросов. Как известно, концепция государства-исключения часто обсуждалась в связи с нацизмом, тоталитаризмом и концентрационными/бывшими лагерями смерти. Различные интерпретации лагерей смерти, в частности, рассматривают их как центральную метафору суверенного и разрушительного насилия и как высший знак абсолютной власти негатива. По словам Ханны Арендт, "жизнь в концлагерях не имеет параллелей. Его ужас никогда не может быть полностью охвачен воображением по той самой причине, что он стоит вне жизни и смерти". Поскольку его обитатели лишены политического статуса и сведены к голой жизни, лагерь, по мнению Джорджио Агамбена, является "местом, в котором реализовался самый абсолютный conditio inhumana, когда-либо существовавший на Земле". Он добавляет, что в лагере, как и в других местах, царит абсолютный негатив." Он добавляет, что в политико-юридической структуре лагеря состояние исключения перестает быть временной приостановкой правового государства, приобретая постоянный курортный режим, который постоянно остается за пределами нормального состояния закона.

Целью данного эссе не является обсуждение уникальности истребления евреев или приведение его в качестве примера. Я исхожу из того, что современность лежит в основе множества концепций суверенитета, а значит, и биополитического. Не обращая внимания на эту множественность, политическая критика позднего модерна, к сожалению, отдала предпочтение нормативным теориям демократии и превратила понятие разума в один из важнейших элементов как проекта модерна, так и топоса суверенитета. С этой точки зрения, высшим проявлением суверенитета является выработка общечеловеческих норм организмом (демосом), состоящим из свободных и равных индивидов. Эти индивиды позиционируются как полноценные субъекты, способные к самопониманию, самосознанию и самопрезентации. Политика, таким образом, вдвойне определяется как проект автономии и как достижение согласия в коллективе посредством коммуникации и признания. Именно это, как нам говорят, отличает ее от войны.