— Короче, — махнула рукой фея. И вновь растаяла в воздухе.
— Наш-ш-е сокровищ-щ-е? — уточнил Голлум, прожевав.
— Блин, забавная ты зверушка, — фея бросила ему еще одну рыбину. — Ну да, колечко.
— О-о-о! — закатил глаза Голлум и впился гнилыми обломками зубов в рыбину, — мы помним наше сокровищ-щ-е.
— Я тебе гораздо более веселое сокровище подгоню, если ты поможешь хоббитам донести колечко до пункта назначения.
Сознание Голлума, много лет назад спутанное магией кольца, не соглашалось с мыслью, что может быть радость большая.
— Что ты несеш-шь? Нет прелес-с-ти прелес-с-с-тнее наш-ш-его сокровищ-ща!
— Спорим? — усмехнулась фея и подкинула на ладони синий кристаллик.
— Быс-с-трее, хоббитцы, ш-ш-евеллим копыц-ц-ами.
— Да ну не копыта ж вроде у нас, — пробурчал Сэм, — ноги с пальцами. Волосатые только.
— Круглое желтое ещ-щ-ще не один раз обернетс-с-с-ся вокруг планеты и волос-с-с-атость стопч-ч-ч-ется в копыта. Потому — шевелите копытц-ц-ц-ами.
Время от времени Голлум забегал вперед и с причмокиванием грыз маленькие синенькие кристалики. После этого речь его некоторое время была более внятной, без растянутых шипящих звуков.
Фродо и Сэм достаточно вымотались, но спорить с, пускай полоумным, но все-таки проводником, не хотели. И потому короткие ножки отмеряли за шагом шаг, приближая их к заветной цели. Но самое странное во всем этом было то, что энергия у уродца не заканчивалась.
Внезапно Голлум остановился. Потянул носом воздух и объявил:
— прошипел уродец, сожрал еще одну мелкую синюю хреновину и нырнул в малоприметную пещеру.
Сэм и Фродо не сразу поняли, куда пропал их полунедошизанутый проводник, однако все-таки разглядели небольшую, прикрытую кустами расщелину.
— Ты обратил внимание, — поинтересовался Фродо у Сэма, протискиваясь в пещеру, — он, кажется, рифмовать начал?
Сэм пожал плечами, как бы говоря, что не заморачивался на том потоке сознания, который выдает их полоумный провожатый.
— А ты вслушайся, — порекомендовал Фродо. — Кажись, та синяя хрень, которую он жрет, его таки накрыла.
— послышалось где-то впереди.
— Гля, точно рифмует!
Петляя в темных коридорах подземелья, ориентируясь на слабое свечение волшебных грибов и слабое рифмованное бормотание Голлума, хоббиты вышли в какую-то нишу. То, что помещение огромное, было понятно по эху, многократно отражающемуся от невидимых сводов.
— Не видать ничего, — заметил Сэм. — Где бухло светящееся, которое тебе королевишна остроухих дала?
— Ща.
И Фродо зашуршал в темноте одежной, пытаясь найти фиал в многочисленных складках и карманах одежды.
— Ёб твою Шелоб, — послышалось где-то впереди.
— Рифмы стали короче и емче, не находишь?
— Сдается мне, он сейчас про рифмы не думает, — предположил Фродо и извлек светящийся фиал из складок одежды, озарив окружающее пространство волшебным светом. Как раз вовремя, чтобы увидеть нависшее над хоббитами гигантское паукообразное существо.
— Здрасьте, — растерянно вымолвил Сэм.
Паучиха раскрыла истекающее слюной ротовое отверстие и издала противный, скрежещущий звук. Хоббиты оцепенели, не в силах совладать с парализовавшим их ужасом. Сгибая суставы гигантских лап, членистоногое стало наклоняться к Фродо и Сэму, подергивая раскрытой смрадной пастью.
— Ну, вот и всё, — обреченно обронил Фродо.
— Просто так я не сдамся! — отчаянно воскликнул Сэм, доставая эльфийский клинок.
— послышалось откуда-то из темноты.
И гигантское членистоногое застыло. А голос Голлума приближался, продолжая отвлекать монстра от такой близкой и желанной добычи:
Появившись в пятне света, источаемого волшебным эльфийским фиалом, Голлум протягивал на ладошке один из тех самых кристаллов, которые так увлеченно грыз всю дорогу. Голова Шелоб настороженно, будто сомневаясь, потянулась к ладони Голлума и застыла, принюхиваясь к подношению. Затем приняла его, аккуратно слизав с ладони слизистым хоботком.
Несколько секунд монстр стоял неподвижно. Затем стал ритмично подергиваться. Фродо и Сэм заворожено наблюдали за гигантским членистоногим. Если бы кто-то догадался включить музыку, то было бы понятно, что Шелоб пританцовывает. Спустя еще несколько секунд паучиха стала отбивать лапами ритм. А Голлум стал декламировать стихи, компенсируя отсутствие стихотворного размера речитативом.