Недолговечная вечность. Философия долголетия

Желание открыться навстречу чему-то, что находится за пределами этой раковины, нельзя отнести к мимолетным капризам или непостоянству человеческого существа. В «Словах» Сартр с иронией признавал, что создал себя благодаря «великолепному праву ничему не хранить верность»[146]. Неверность по отношению к самому себе – всего лишь другая форма верности, подобно неверному супругу, который верен себе в своих походах «налево». Это мечта о «подконтрольном выселении»: стать другим, не переставая быть тем, кто ты есть. Задолго до Сартра Андре Жид писал с некоторым щегольством: «Будущее, я хотел бы видеть тебя неверным», – и призывал своих читателей броситься «в другую крайность своей натуры». Но другая крайность – это по-прежнему мы сами: мы хотим бежать от себя, но остаемся верны себе, что бы ни говорили. Стремление изменить свою личность может напоминать жажду нового или заведомое вероломство – намерение менять себя в угоду эпохе, даже отречься от самого себя, находясь в смятении и растерянности. Но вероломство собственного «я» оказывается вероломно и по отношению к самому себе. Оно предполагает уход от себя, но не сбрасывание себя со счетов. Такое отступничество – это в меньшей степени отказ от себя и в большей – неизменная верность высокому мнению о себе, отражающемуся на всех последующих переменах. Эти перемены, хоть и резкие, часто являются неразрывными звеньями одной цепи.

Трехликая свобода

Отсутствие смысла в человеческой жизни является и условием свободы и ее проклятием. Жизнь вынуждает нас обнаруживать смысл в нас самих, нащупывая путь в полумраке и неуверенности. Мы пробиваем себе дорогу в лабиринте ошибочных путей и тупиков, где порой возникают просветы. В тот момент, когда мы полагаем себя спасенными, внезапно приходит другая опасность. Свобода – возможность для каждого человека вести ту жизнь, которую он считает нужной, – знает как минимум три стадии, которые не всегда следуют одна за другой: бунт, принуждение и одиночество. Когда мы перестаем быть детьми, свобода проявляется сначала бунтовскими настроениями против семьи, учителей, установленного порядка. Мы хотим расти и развиваться безнадзорно, пробовать свои силы. «Я сам себе хозяин», – вопит подросток, получивший все, что нужно, от семейного воспитания и желающий разбить сдерживающие его оковы. Тогда приходит осознание факта, что свобода – это также ответственность, обязывающая нас принимать на себя последствия наших поступков. Я должен отвечать за себя сам, не прячась за чью-то спину; наша свобода – это всегда лишь узкие тиски, ограничивающие нас и вместе с тем определяющие нашу жизнь. Момент столь же восхитительный, сколь и тягостный. За право говорить от первого лица, произносить «я» приходится платить экзистенциальным одиночеством, которое может граничить с отчаянием. Я мучительно одинок, я умру в одиночестве, устав от самого себя, вечным узником доставшегося мне тела, прожитой мною жизни. Это – мрачное лицо нашей самостоятельности. Кого мне упрекать, когда я страдаю, когда топчусь на месте, когда терплю неудачу, если единственным моим препятствием являюсь я сам. Только процесс освобождения увлекателен, обретенная свобода всегда разочаровывает.

Тогда возникает искушение проявить лукавство, говорить скорее о бесконечном освобождении и затянуть подростковый бунт на возможно более долгое время. Как если бы в 30 и даже в 40 лет мы продолжали зависеть от родителей, от общества, которое можно обвинить во всех своих трудностях. Ведь наивность покидает нас вместе с округлостью и бархатистостью щек: приходит день, когда я на самом деле становлюсь хозяином своих поступков без возможности переложить ответственность на третьих лиц. Я должен пройти испытания, и меня будут судить по их результатам. В этом состоит несчастье и прелесть взросления, становления нас как личностей. И с этого момента мы не прекращаем вырабатывать компромиссы между неподчинением и просьбой о помощи: позаботьтесь об мне, когда мне плохо, но оставьте меня в покое, когда мне хорошо. Ведь мягкость нашего демократического общества призвана уменьшить чувство одиночества граждан за счет проявления солидарности. Она защищает наши права и облегчает тяжесть наших страданий.

Смысл жизни – это вопрос, остающийся открытым после всех полученных ответов. Наступает момент, когда нужно перестать задавать вопрос «кто я?», чтобы заменить его на вопрос «что я могу?». Что мне позволено предпринять в этот период моей жизни? Чтобы бежать от себя, нужно вспомнить, что «мир – самый короткий путь от нас к нам самим» (Малькольм де Шазаль). Богатство судьбы всегда связано с обилием встреч, без которых каждый из нас лишился бы содержательной стороны своей личности. Стареть – значит без конца воздавать почести всем, кому мы обязаны; мы сотканы из всех тех, кто встретился нам на пути, и каждый из нас – плод коллективного труда, который называется «я».