Недолговечная вечность. Философия долголетия

Случается, что во время какой-нибудь поездки или непредвиденного происшествия нам представляется возможность заглянуть в иные, ошеломительные, миры: так Пекюше, распалившегося при виде великолепной в своей непристойности крестьянки, за чьими любовными утехами он наблюдает из-за изгороди, на минуту охватывает сомнение в том, что он верно избрал призвание усердного переписчика. Удивительно ли, что подобный зов тайны в особенности преобладает в трех сферах – в сфере религии, эротики и странствий, в трех трансцендентных человеческому бытию областях: это зов плоти, зов Божий, зов дальних стран и континентов? Это дверь, распахнутая в неизведанное, и нужно хотя бы раз в жизни переступить ее порог. Это дверь в святилище: все замерло в ожидании неизбежного скачка, сравнимого с обращением в религиозную веру, которое освобождает нас от нас самих, от властного гнета повседневной рутины. Внезапность – внецерковный аналог спасения.

Тот факт, что будущее непредсказуемо, другими словами – несет на себе отпечаток подвижности и изменяемости, дает нам шанс, что нас ждет нечто необыкновенное даже в последние годы жизни. Нас никогда не покидает жгучее желание столкнуться с чем-то, прежде неизведанным. Мы хотим иметь возможность в любую минуту сняться с якоря и отправиться на поиски новой участи. При всем этом существует риск, что человек, который в течение 30 лет вел спокойную размеренную жизнь, бросается напоследок на героические подвиги, притом что у него нет соответствующей подготовки для подобных кульбитов. Известно слишком много примеров 50-летних пухленьких домоседов, как мужчин, так и женщин, которые в одночасье, очертя голову, бросаются заниматься спортом и заканчивают в реанимации. Пожилой человек внезапно воображает себя воздушным гимнастом и отваживается на прыжок на тарзанке; дама на пенсии наряжается покорительницей дикой природы и уезжает вязнуть в песках далекой пустыни; дряхлый дед открывает в себе задатки Казановы и позволяет обирать себя до нитки бесстыжим девчонкам – всё это хорошо знакомые нам комедийные образы. Не всё можно делать в любом возрасте, и есть то, для чего потребны определенные физические способности. Бернанос в своем «Дневнике сельского священника» говорит о людях, раскрывшихся на войне, без которой они так и остались бы «зачатками человека». Слава богу, нет необходимости в войне, чтобы обрести ясность. Каждый шаг к старости – это еще одна возможность метафорически «обобрать» старого человека.

Возможно, чтобы избежать косности, нужно поселить в себе своего злейшего врага, как учит нас Евангелие, – демона (daïmon) животворного, не бесплодного. То есть надо научиться стать самому себе настоящим противником – тем, кто пробудит вас к жизни и подстегнет к действию ударом бича. Возможно, в этом и кроется секрет хорошей жизни: культивировать в себе врага, который постоянно тормошил бы вас и побуждал, слегка прихрамывая, продвигаться вперед; но именно эта хромота и будет плодотворной.

«Если мои демоны меня оставят, то, боюсь, мои ангелы тоже разлетятся кто куда» (Райнер Мария Рильке).

Так ли успешна успешная жизнь?

Что происходит, когда мы добиваемся успеха?[150] Будем ли мы почивать на лаврах в ожидании, когда другие люди станут водружать нам на головы венки, украшать нас разноцветными узорами и звенящими погремушками, другими словами – сделают из нас кумиров; будем ли мы распоряжаться своим успехом как своего рода достоянием? Интересный вопрос, затронувший в последние годы промышленных магнатов, ученых, математиков, исследователей, артистов – мужчин и женщин, – достигших вершин славы и, несмотря ни на что, вынужденных продолжать, паразитируя на былых заслугах или свидетельствуя о них – о той работе, которая выжала из них соки и отбросила за ненадобностью[151]. Всякая успешная жизнь, если только она существует, не подчиняется логике положительного или отрицательного баланса. Такая жизнь – не что иное, как цепь преодолеваемых трудностей и переживаемых поражений, постыдных поступков, о которых мы умалчиваем и которые составляют ее изнанку. Разве наша жизнь – это вершина, на которую мы прекращаем карабкаться где-то за пятьдесят, после чего вновь спускаемся в долину, по дороге любуясь закатом? Заманчивая метафора, не более. В зрелости мы часто с грустью перебираем в уме все, чего нам не удалось добиться. Но эта грусть, рисуя в воображении провалы, намечает и обширную нетронутую целину – ту самую, которую нам еще предстоит освоить.