Изо дня в день они пребывают в чужом страдании во всех его проявлениях. Как и дети, они – узники системы. Школа живет и держится на энергии директора интерната и его работников. Они способны выдерживать напряжение, с которым не справляются многие. Как? Не знаю, думаю, только за счет искренней любви к детям.
Когда 145 детей говорят директору школы «мамочка», когда бегут в ее кабинет в любое время суток семь дней в неделю и знают, что она их выслушает и поймет, когда самые трудные решения принимают только вместе с ней, когда у нее просят благословения на свадьбу и крестины своих детей, когда, возвращаясь из армии, спешат увидеться с ней, слезы наворачиваются от восхищения и уважения. Ради одного ребенка она может горы свернуть, только бы ее воспитанник был счастлив и имел то, в чем нуждается. Признаюсь честно, не только для детей она друг, учитель и мама, но и всему коллективу взрослых и их семьям она дарит поддержку и чувство безопасности.
Порушенные отношения внутри родительской семьи не заложили в ребенке основу безопасного восприятия мира, не дали ощущения комфорта и принятия. Мама и папа не научили отношениям между мужчиной и женщиной, между детьми и родителями, между маленькими и большими. В интернате неосознанно зарождаются новые родительские симбиотические связи (воспитатель – ученик), но выстраиваются они часто на протесте, чувстве соперничества, ощущении повсеместного предательства, отсутствии благодарности и способности ценить тех, кто рядом с тобой и для тебя. Рождается нездоровая привязанность, основанная на страхе снова остаться одному, быть ненужным, выброшенным, но настоящего чувства благодарности в этом нет! Это патологическая привязанность, которой маленький человек пытается заполнить свою внутреннюю пустоту, чувство одиночества и тревоги. Это своего рода проявление жажды любви и некая благодарность за внимание.
Интернат – это ежеминутная совместная жизнь ребенка и педагога.
Воспитатель – это мама. Мама любящая и понимающая, мама отталкивающая и не принимающая, обучающая и судящая. Мама, живущая в мечтах или светлых воспоминаниях, но полностью недосягаемая сегодня, сейчас. Она есть и ее нет одновременно. Она и моя, и чужая.
Воспитатель – это отец. Фигура в юбке, пытающаяся научить рубить деревья, клеить обои, грузить мусор, размечать землю для молодого сада. Научить быть женщиной и мужчиной. Учить отношениям между мужчиной и женщиной, правда, от одного лица за двоих.
Воспитатель – это семья. Это праздники, конфликты, разбирательства, первая встреча со спиртным, первые сигареты, первая любовь, первые провалы и первые победы. Сначала все впервые, потом – буднично, на протяжении многих лет. А для некоторых это единственная семья и в течение многих лет после выпуска.
Жизнь сирот в стенах интерната – это и жизнь педагогов, редко когда осознаваемая ими в полной мере. Жизнь выгорающих, выгоревших, но, несмотря ни на что, заботливых и любящих людей.
Дорогие мои, любимые коллеги! Ваш труд неоценим, но… пачка кукурузных палочек из рук пьяного папы всегда будет затмевать вас в сердце ребенка…
Создание видимости семьи не помогает воспитаннику найти себя, познакомиться с собой. Правила и запреты, требования соблюдать дисциплину напрягают, но есть надежда: «Скоро я отсюда выйду». Это мифическое счастье «выхода на свободу» откорректирует жизнь многих. Как говорит печальная статистика, многие выпускники школ-интернатов бессознательно ищут способ вернуться к привычному для себя режиму жизни – и попадают в тюрьму.
Но главное – это боль. Боль негативного прошлого опыта, которую не хочется вспоминать, осознавать, признавать, прощать. Либо другая сторона – бравада и полное безразличие.
Вот такая она, детдомовская реальность…
Для себя я сделала одно страшное, по сути, заключение: детский дом – это все равно что психиатрическая больница или тюрьма: ты живешь по графику, ты в списке, ты сам себе не принадлежишь, ты полностью зависим; есть люди, которые решают все за тебя, и по большому счету тебе не нужно ни о чем думать и ни за что отвечать. А есть ли здесь ты сам?
В таких раздумьях, в поиске самой себя, мне приходилось отыскивать и душу ребенка, оказавшегося выброшенным в мир своими родными и близкими. В этой одной боли на двоих мы открывались друг другу, плакали, смеялись, секретничали и искали. Искали смыслы, простраивали цели, заставляли себя работать, учились брать на себя ответственность, быть самостоятельными. И мечтать мы тоже учились вместе: я давала на это «разрешение» ребенку, а он своим доверием дарил эту же возможность мне, взрослой. Мы встречались со своими страхами, наполняющими душу тьмой и недоверием.