Недосказанность на придыхании

В первые месяцы, переписка носит характер романтический, окрашенный в тона нежности и заботы. Кропотливо изучая его по сообщениям в блоге и, тем самым создавая его образ, Серафима всё более и более обнажает свою Душу, щедро одаривая его своим поистине уникальным видением окружающего мира, ничуть не стыдясь собственной наготы, и в скором времени, по её словам, «нет ничего, абсолютно ничего, что я не могла бы Вам рассказать и в чём исповедаться».

И она рассказывала. И она исповедовалась.

Однако, малу – помалу, по мере того как переписка насыщалась, то там – то здесь, по неведомым причинам, пробиваются печальные и даже трагические тона, вызывающие тревогу.

Только позже станет известно, что Серафима совершенно выбита из колеи жизни и переживает глубочайшую трагедию, найти силы и рассказать о которой, она сможет только через несколько месяцев, да и то, – лишь в общих чертах. Но и этого было более чем достаточно. С этого момента, тон переписки меняется.

Описывая настоящее и перебирая прошлое, она зачастую, надрываясь и срываясь, доходит до совершенного безумия, впадая в отчаянный горячечный бред в своей иступлённой безысходности и поступенной, но несомненной утраты рассудка.

Этого невозможно выдумать. Такое не сочинишь и не вообразишь никакими редчайшими писательскими талантами и божественными дарованиями. Такое можно только самому выстрадать, вымучить и, пропахивая своей собственной Душой сквозь тьму, ложь, предательство – тут же, следом, наскоро, еле поспевая, задыхаясь, всё стенографировать: без полировки, обдумываний, самолюбования и отбеливания.

И каково же было всё это читать человеку, который её любил ? Человеку, который ничего не мог сделать ? Ничего, даже ответить личным сообщением.

Но что бы он ответил, даже если бы он и мог ?

Несмотря ни на что, несмотря на весь нечеловеческий ужас, в котором она существовала, Серафима смогла любить и КАК любить !

Она едва ли говорит о муже и в общем много-тысячном потоке слов, она упомянула его жену лишь робкие и скромные пару раз. С чувством уважения и под аккомпанемент сдавленной горечи.

Ревновать к ней было бы вверх нелепости и глупости. Единственное, к чему Серафима и испытывала ревностные чувства, так это к Ночи и к чужому сну. И как !

Но это – отдельная история, которая будет рассказана и пояснена ей же самой, вторена и перевторена многократно.

Понятие «встреча» фигурировала в письмах только в контексте невозможности, несбыточности и не удостаивавшимся даже упоминания. Положение было очевидно и без разъяснений. С стечением времени, встреча стала невозможно ещё и по той причине, что воображаемый образ настолько прочно укрепился, что при свидании, реальный не смог бы слиться с тем, созданным. Время было утрачено.

Выдумала ли она его ? – И да и нет. Его стоило выдумать. Именно такого. Найти, выдумать, воплотить и обласкать своей покалеченной Душой – в благодарность. И с его помощью – пытаться выжить.

Время от времени, этот созданный Серафимой нимб небожителя сползал на сторону и ей проявлялись отнюдь не благородные стороны и качества её адресата. Она срывалась на него, давала нагоняи и взбучки, и ругала по чём зря, но тут же, с поспешностью и заботой, выправляла этот нимб, выдумывая самые невероятные объяснения его действиям и продолжала любоваться своим созданием как и несомненно, он сам – самим собою, ею созданным.

Спустя 3 месяца после начала переписки, с Серафимой происходит несчастный случай, в результате которого, останавливается сердце и она переживет клиническую смерть, о чём в деталях, выйдя из госпиталя, она поступенно ему описывает: возвращаясь снова и снова к пережитому, добавляя новые размышления.

Потом будет суд с коррумпированным гнойным судьёй и предательством близких. Суд, в котором она не имела никаких шансов выиграть. Уже насмерть поражённая и начисто добитая, – обезумевает окончательно.

Пытаться классифицировать или определять эти уникальные отношения, которые завязались между ними – невозможно. Да и не явилось бы это оскорблением запихивать в рамки определений человеческие чувства такой откровенной интенсивности и душевной глубины ?

Он был её бомоубежищем: одним-единственным – ото всех бед, страданий, лишений, хронического недоедания и порой, – голода.

В одном из писем, она признается ему: «Если меня спросят: «Что такое сила любви ?» У меня будет, по-крайней мере один пример – наш. Эта любовь помогает мне выжить и проходить через ежесекундный мучительный Ад, сохраняя при этом, оставшиеся полу-тени – полузвуки рассудка. Без Вас – мне бы этого не удалось. Я в этом достаточно уверена. В этих моих словах к Вам нет нимало преувеличения или желания польстить. Трагедия в том, что всё это – до последней степени – искренно и правдиво.»

Перед Вам редкостные любовные письма, поражающие своей откровенностью, искренностью, наивностью и чистотой.

Письма, которые насквозь пропитаны поистине редкостной, необыкновенно возвышенной любовью и утоплены заживо в пронзительной, раздирающую душу выражением нечеловеческой боли. Боли душевной и физической.