Недостающее звено

От всех этих новостей у меня пробудился аппетит. Я достал из подвала картошки, нажарил сковородку и с удовольствием набил ей живот, потом вышел во двор посмотреть на забор с обратной стороны. Все было ладно и прочно. Похоже, меня заметил тот самый сосед-грузчик с трубовоза. Прошло несколько минут, и он уже стучал по калитке. Я вышел к нему навстречу со словами соболезнования. От этих слов он и так-то, не будучи крупным, совсем ужался. В руках сосед держал коробку со шприцем, остатки ваты и бутылку, в которой колыхалась та же мера водки, которую я принес. Он мне все вернул со словами благодарности, да еще и рассказал, как строили забор. Он их услышал уже тогда, когда они вырвали трактором наши столбы и начали сверлить новые ямы, а потом в них задавили столбы трактором. Они зашли так плотно, что стоять им теперь вечно. Мало того, он обратил внимание, что они еще сделали перепланировку по проулку, так что теперь вода не будет течь в наш дворик. Помолчав немного, он спросил:

– Теперь в армию?

Я ответил, что уже завтра. Он приблизился ко мне и неумело обняв, сказал на ухо:

– Только после армии сюда не возвращайся, эта земля проклята, а люди все – заложники этого проклятья.

Глаза его при этом как-то странно заблестели. Он вроде начал уходить, но, спохватившись, вытащил из кармана маленькую бумажку и передал мне ее со словами:

– Просили тебе в руки отдать те, кто забор строил.

Он пошел в свой дом, а я – в свой. Эта бумажка извещала о том, что три пролета забора б/у были приобретены у такой-то конторы за наличный расчет в сумме 4-х рублей 18-ти копеек, что подтверждали печать и роспись. Это был приходный ордер, то есть хорошая бумажка, имевшая силу охранной грамоты для мамы. К ней всегда могут прийти и задать вопрос в то время, пока я буду свой долг гражданина отдавать Родине.

На часах еще не было и 16-ти, а я уже собрал все нужные бумажки, с расчетом застать Лолу Евгеньевну и отчитаться по командировке и, показав повестку, рассчитаться на работе. По телефону застал только бухгалтера-кассира, она была приветлива и сказала, чтобы я приезжал, она в течение получаса все приготовит. И я двинулся в путь.

Марь уже совсем как-то съежилась и была не под белым одеялом, а под каким-то серым, и вроде как засыпало это место моих игр и детских приключений. Тротуар был скользким и уже сильно расшатанным. На базаре людей-терпигорцев видно не было. Вероятно, работали сделанные «нашенскими» внушения и устные разъяснения. К тем беднягам вот-вот подкрадутся холода, и надо было устраиваться где-то у теплотрассы, но их неистребимая потребность в алкоголе и голод со вшами опять выгонят на улицу, но это будут, конечно, те, кто может ходить. А остальные будут лежать и гнить в собственных испражнениях, при этом надеясь, что, может быть, кто-то из их подземного царства что-нибудь принесет. Нищенство на севере вымерзало за зиму, но не всегда до конца. Столь любимый эволюционный закон естественного отбора – краеугольный теоретический камень строителей коммунизма – здесь работал очень криво. Мало того, что кто-то, цепляясь за жизнь, доживал-таки до весны, с приходом весны к ним примыкали новые члены, за зиму окончательно отлученные от семей и работы и получившие такую свободу, которой не знали, как управлять. По площади сновали люди. Послеобеденное время понедельника, конечно, было не время праздничного променада, это время озабоченной и почти всегда пустой курьерской топотни.

Контора была открыта, но на рабочем месте была только бухгалтер-кассир. Эта женщина на своем месте пережила многих начальников и секретарей начальников. Она взяла мою повестку и тут же напечатала коротенький приказ о моем увольнении в связи с призывом в ряды Вооруженных Сил и, согласно этому приказу, подвела мне полный расчет. Одновременно рассказывая, что начальника, как он и хотел, переводят на должность зама в исполком, а Лола Евгеньевна ищет новое пристанище, поэтому вся контора пока на ней. А на мой вопрос, что это она так неприязненно про Лолу Евгеньевну, женщина искреннее расхохоталась и спросила: