Про мою косую солдатскую судьбу, похоже, сюда какие-то слухи просочились. Меня не трогали, я был предоставлен сам себе. Меня это устраивало, 20 рублей 80 копеек я получал день в день, вместе с прапорщиками, из маленького окошка кассы в штабе. Прапорщики были народ веселый. Они очень комфортно чувствовали себя в этой системе и в день получки обязательно планировали или рыбалку, или охоту. Офицеры, изгнанные из своих частей за разные грехи, были здесь еще более интересные. Для них главным было вовремя подготовить и провести политинформацию перед личным составом и оформить Ленинскую комнату в роте. За неисполнение этого с них серьезно спрашивали на их комсомольских или партийных собраниях. За пьянство и дебоши с них регулярно снимали звездочки, но они даже погоны не меняли, и так и ходили с дырками. Они все мечтали уволиться из армии, но сохранить за собой квадратные метры жилья, что было очень непросто, но кому-то удавалось. Вход тогда в офицерство стоил рубль, а выход – два. Поэтому и готовили таких, как я, сержантов, чтобы было кому хотя бы взводами в ротах командовать. В Советской армии ни в одном роду войск больше сержанты не командовали взводами, а могли быть только зам. ком. взвода. Наш брат-стройбат кутил в городе, танцевал, влюблялся и, конечно, бухал, да еще и покуривал травку. Можно было даже подумать, что это солдаты какой-то не нашей, а буржуазной армии, где человек человеку волк. Все же это было военной тайной, но, мне кажется, ни в одном роду войск больше не было такого количества военных тайн. По крайней мере, на границе, как я понял, их было намного меньше, чем в стройбате.
Тех личностей, что приходили дослуживать свой срок после дисциплинарного батальона, держали в одной роте, как бы в одном помещении, их там же и кормили. Старались как можно сильнее ограничить их движение по территории, но они все двигались, ни у кого не спрашивая разрешений, и часто это было не без приключений. Двигались они в основном за забор части, где и находили свои гражданские радости. Демобилизовывали их раньше всех из призыва, как только выходил приказ. По тому же самому принципу, про бабу с воза. Но они, выйдя с чемоданом за пределы части, еще долго через забор возвращались с женщинами со слабой социальной ответственностью и с разными стимуляторами жизненной активности, веселости и равновесия. А может их уже и дома перестали ждать, а здесь они ведь уже не служили, а жили как прикомандированные из других частей и родов войск, из которых были однажды вывезены под конвоем, а из командировки, как известно, всегда надо возвращаться вовремя и с предупреждением.
В конце января я получил от мамы свою посылку. Все было на месте, и все должно было начать на меня работать. Первое, что я сделал, – написал подробное письмо без единой ошибки на имя секретаря приемной комиссии. Сама-то комиссия, как я понимал, будет формироваться только летом. Это письмо было простой просьбой разъяснить мне возможности поступления в данный вуз, если я нахожусь на действительной воинской службе и ущемлен в правах тем, что моя демобилизация пройдет тогда, когда все вступительные экзамены будут уже сданы. Я уже юридически был готов сам объяснить свои права и возможности в данной ситуации, но важно было получить официальный ответ, на бумаге с их реквизитами и подписью. Я стал ждать ответ и уселся плотно за учебники и разъяснения по вступительным экзаменам в вузы СССР.
Вчера жена замполита приходила подраться с буфетчицей из солдатской чайной. По стати буфетчица была кубанской казачкой и, конечно, просто так не далась. Бой, на удивление, был долгим, без перерывов и секундантов. Их с трудом растащили. Все продолжилось пьянкой в жилище у буфетчицы, которое находилось прямо за забором в одноэтажной постройке барачного типа. Пьянка захватила еще и большую часть ночи. Они дрались, потом пили, и солдаты лазили гурьбой в дырку в заборе, видимо, что-то интересное углядев в незашторенных окнах. Я занимался в комнате у ротного, которая была всегда пустой и теплой и, помимо того, хорошо вечером освещалась. Я подолгу сам с собой разговаривал по-английски и чувствовал, что за дверью подслушивают и показывают известный жест пальцем у виска. А это ведь самая подходящая репутация в обстановке, где я проживал.
Замполит появился только через месяц после драки, закончившейся бурной пьянкой. Его, похоже, там, на пьянке, еще долго били. А потом, вроде, он лежал в дурке, так как пытался повеситься. Но или не смог, или помешали. И он теперь провозглашал самые бодрые лозунги о текущем моменте, но на политинформации был очень грустен и рассказывал без всякого политического нажима.
А застой в стране находился на самом застойном уровне. В этом году вовсю на экранах телевизоров блистали Вероника Маврикиевна с Авдотьей Никитичной, а также Райкин в «Людях и манекенах». Дома вторая зима, как мама писала, была не очень снежная, и, вроде как, было не трудно. Она сказала, что ждет меня осенью до холодов.