Недостающее звено

Я старался есть, ходить и разговаривать, обретая свой первоначальный облик. А еще через неделю мне принесли посылку. В ней было все: и баночки с вареньем, и грибочки, и конфеты, и чак-чак с шишками стланика, носки, и, конечно же, письмо. Его написал Стас, но было понятно, что оно от всех. Там все было хорошо, тренер очень всем понравился, хороший, добрый человек.

«Свой маленький зал они переоборудовали и сейчас пытаются с тебе известного склада ринг выклянчить. Вроде как и получается. Большой тебе привет от тети Маши. Тот кулик по имени Дружок очень даже у нее прижился в маленькой клетке, которую они сумели смастерить. И кормят они Дружка клюквой, которую из-под снега на мари выкапывают. Но он, нахал, ест только отогретую и раздавленную, а в основном питается тараканами, пацаны их таскают из своих домов в спичечных коробках. Дружок их ловко глотает, а когда глотает, от кайфа аж глаза закрывает. Так вот, как весной прилетит его стая на марь, они планируют Дружка на свободу выпустить, ведь на свободе все равно лучше, чем в клетке, даже если там сытно. А 14-го ноября у тети Маши был день рождения, она организовала нам всем чаепитие, наделала хвороста и блинчиков, конечно же, и тебя вспоминали, и Николая Максимовича. Оба «керосинщика» хорошо тренируются, и, вроде, в школе их хвалят».

Все желали мне здоровья и успехов в службе. В эту ночь во сне меня преследовала навязчивая мысль: я никак не мог вспомнить, у кого еще день рождения 14-го ноября, и под утро я все же вспомнил. Это день рождения Марии Федоровны, русской императрицы и жены Александра III, в девичестве Марии Дагмар, дочери датского короля Христиана IX, а также матери последнего императора Николая II Александровича. И вот он же, Христиан IX, был еще отцом капель датского короля – главного отхаркивающего средства. Вот такая личность и события мне стали приходить во сне, когда я только-только научился засыпать без уколов.

И как-то, сидя у окна в самую февральскую стужу, я умудрился расшатать у себя во рту стальную броню. И рот открылся широко, но я как-то враз почувствовал, что потерял возможность выговаривать слова. Если до этого я хоть негромко, но говорил, то теперь у меня слова обгоняли друг друга. Но, благо, я в своей самодеятельности был быстро уличен и вновь закован.

В конце февраля уже начались на улице первые оттепели. Снега на улице было совсем немного, но и тот просел и съежился. А с начала марта мы уже гурьбой ходили на улицу, на ярком солнце, в затишке, пригревались. Погранцы там тайно курили, даже те, кому было нельзя, пели песни под гитару, и в этой компании понять, кто сколько прослужил уже, было невозможно. Мне иногда тоже накидывали для тепла шинель с зелеными погонами, и тогда я растворялся в чем-то правильном и надежном. Солдаты выписывались, приходили другие, но они были такими же, и потому казалось, что все вокруг одно и то же. Я уже был тут старожилом и сам помогал тем, кто в беспамятстве и поломанный. Но таких, как я, укушенных щитомордником, с застав не привозили вовсе. Там, вероятно, змеятник не приживался. А меня тут прятали и ни под каким видом не хотели возвращать. Кому в части нужен изменивший Родине? Я был курсантом учебки, но только без пребывания там, кто-то где-то договорился о моем пребывании здесь, но, конечно, это была военная тайна.

Все кругом оживало, мы уже бабочек видели. Оживал и я, уже весу поднабрал и начал потихоньку отжиматься и растягиваться. Хрустели ребра по сросшимся местам, но было терпимо. Я получал письма и отвечал на них, дома все тоже ждали весны, но у нас в это время самые снегопады. И в этом году снег лег в объемах ему положенных. Ринг мальчишки все же притянули к себе. Стас собирался жениться, а младший из «керосинщиков» получил первый юношеский разряд, способный оказался парень. У мамы тоже все было в порядке, курочки неслись, про ту квартиру она не вспоминала, а я не спрашивал. Зато она забор в каждом письме расхваливала. Два раза, правда, совсем заметало. Так вот, сосед себя отгребал, а потом и ее, мама его хвалила, называла хорошим человеком и говорила, что он очень скорбит по умершей жене. У меня от прочитанного не было чувства тоски, я возрождался, и цели мои не поменялись. А согласно древней истине, что нас не убивает, то делает сильнее. Дома на моей кровати лежала посылка, и время, когда я ее попрошу, приближалось.

Сегодня на обходе главный доктор со мной беседовал. Он строгий с виду, но глаза через очки улыбаются. Мы все знали, что он полковник, но батей его не называли, а называли по имени-отчеству. Он вообще погон не носил, он был доктор. Так вот, он еще раз мне сказал, что я был трудный случай в плане моей болезни. Мне казалось, что я понял, что он сказал, и в то же время, что нет. А сказал он так:

– Когда еще не все драконьи головы отрублены, то они будут кусаться.