Недостающее звено

Меня прямо с одеялом затолкали на заднее сиденье УАЗика и куда-то повезли, рядом с водителем сидел тот самый нерусский фельдшер, которого я когда-то назвал земляком. Я тут, на заднем сиденье, вспомнил, что вчера же была пятница, а это у Бати целовальный день. В этот день все от мала до велика впадали в патриотическое неистовство. Я здесь всего неделю, а меня уже второй раз увозят ни живого, ни мертвого. Вывозили, как то самое недостающее звено, в соответствующей одежде, то есть в солдатском одеяле. На этот раз меня везли не так долго, а если бы везли дольше, то, наверное, и не довезли бы. Так, на одеяле, меня занесли в какое-то длинное каменное двухэтажное здание вроде буденовской казармы. Положили на койку, какая-то женщина о чем-то меня спрашивала. Но у меня, похоже, в нескольких местах была сломана челюсть и прокушен язык. Потом меня чем-то кололи, а затем я вообще перестал что-либо чувствовать, в том числе и боль. А женщина все спрашивала, почему у меня все вены на руках в дырках. Когда был день, а когда ночь, я плохо понимал, но как-то утром уже начал оценивать окружающий мир и понял, что нахожусь в госпитале у пограничников. Надо мной склонился человек с зелеными погонами, внятно сказал:

– Не ссы, браток, тут тебя выручат.

Ответить я не мог, но его видел, значит, глаза были целые. Тут еще оказалось, что я привязан к кровати, так как шевелиться мне было нельзя. Из меня торчали какие-то трубки, вводящие и выводящие. Было понятно, что спринта не будет, будет затяжной марафон, тот, что называется госпитальной тоской. Сидеть в кровати мне разрешили только через 40 дней, и еще через 7 дней я спустил ноги на холодный пол. А на ногах откуда-то у меня взялись добротные, толстые носки, вроде как из собаки. При попытке встать на пол в этих роскошных носках меня закинуло в сторону, как тогда в моем последнем поединке на ринге, когда я попытался с колена подняться. Меня поддержали соседи по койкам, но я и слова не мог вымолвить в благодарность: весь мой рот был закован в сталь. Мою челюсть сложили по кускам, а куски скрепили металлическими скобами. Кормили меня все это время через резиновую трубку, но больше кормили капельницами и уколами. У моей тумбочки на кровати была кучка яблок, печенья и конфет. Это меня как-то тревожно удивило, но, поймав мой вопросительный взгляд, сосед слева, улыбаясь, сказал, что у пограничников это обязательно, кто бы ни получил посылку, обязательно ели все. Я пытался сказать, что я не пограничник, на что получил такой ответ:

– Все здесь знают, кто ты, и отлично понимают, что ты здесь не потому, что тебя щитомордник укусил. Ты еще даже присягу не принял, но если ты солдат, и если ты здесь, значит ты наш брат.

Вот так он выразился, а ведь он был дембель, как я понял из слов, когда еще не вставал. Его срок службы уже закончился, он был старшим сержантом, но какой-то другой, не «нашенский». А вот я и не знал, кто такой щитомордник, но подозревал, что какой-то злобный, ужасный зверь, и что он меня укусил, но я думал, что имя этого зверя другое, по мне он звался красный оборотень. Сегодня меня медленно, на инвалидной коляске, отвезли на рентген. Врач-лейтенант с зелеными петлицами, на которых была рюмка со змеей, долго рассматривал гремящий кусок фотопленки, потом опять же долго писал и опять рассматривал. Прикрыв тетрадку, рассказал о моих перспективах. Мне, оказывается, собирались отрезать почку, потом все же решили лечить и, как сказал лейтенант, не ошиблись. Все у меня встало на свои места. Он говорил каждое слово доброжелательно и без всякой рисовки, и тут вдруг спросил:

– Кто же тебя брат-солдат все же покалечил? Такое чувство, что ты попал в эпицентр разрыва мины, только осколков не хватает.

В ответ я пожал плечами. Он улыбнулся и сказал, что по мне привезли целую пояснительную записку, очень художественно и безграмотно кем-то сочиненную.

– Ты, вопреки законам дисциплины, убежал из строя с целью полакомиться упавшими на землю орехами, а потом увидел в дереве дупло и сунул туда руку с целью опять поживиться, а там клубились щитомордники.

– Мы, – продолжил лейтенант, – друг другу читали этот опус. Поэтому, ты прости, но про тебя знает весь госпиталь. Помимо этого, нас очень беспокоили дырки в твоих венах, но, когда взяли твою кровь, еще и суток не прошло, как в тебя влили конскую дозу препаратов для поддержания жизни в организме. Вот они, солдат, и помогли тебе устоять. А ты еще, шельмец, и орех возжелал, и был за то укушен змеем-искусителем. И тот тебе не яблоко предложил откусить, а сломал половину ребер, отбил почки и вообще пол-организма изуродовал. Вот это змей, вот это щитомордник! Но теперь костями твоими окончательно будут заниматься хирурги. Все у тебя было сложно, парень, но теперь ты идешь на поправку.