Недостающее звено

По его тону было видно, что он твердо верит – время аспидов кончится. Этот доктор был явным оптимистом, а доктор, наверное, другим быть и не должен. Он сам мне в рот заглянул, посмотрел последние анализы и сказал, что можно будет уже пробовать снимать мою конструкцию.

– А там уже будет видно, когда тебя проводить в добрый путь, дослуживать свой срок.

Если зимой с границы везли в основном обмороженных солдат, то вот в пятницу, в этот самый гремучий, целовальный день, привезли обожженного. К нам его завезли уже после реанимации, где с его рук и груди срезали одежду вместе с кожей. Его привезли 15-го марта, это как раз был день пятилетней годовщины боев на острове реки Уссури. И эта война еще не закончилась, но нам ничего об этом знать было не положено. Это была военная тайна. Ночами он кричал, и мы почти все не спали, пытаясь ему помогать, чем можно. А одной ночью он лежал очень тихо, утром оказалось, что умер. Мы так и не узнали, ни кто он, ни его историю. Но мы как-то в тот день стали взрослыми, перестали петь под гитару, и весна уже не казалась такой прекрасной.

В апреле мне и правда все вытащили изо рта. Случилась, наконец, долгожданная свобода, правда, со многими ограничениями. Сейчас моя речь почти не хромала, это случалось редко и то при сильном волнении, но врач уверил, что все встанет на свои места максимум через полгода. В мае уже спали с открытыми окнами. За неделю все начали готовиться к празднику – Дню пограничника. Опять достали гитару, но пели уже не весело, а, скорее, задушевно.

Мне не довелось с ними отметить этот праздник. Ко мне заявились из части. Это был все тот же стеснительный офицер и водитель из УАЗика, мне привезли парадную форму, даже не мятую, отдельно погоны с двумя полосками, то есть младшего сержанта, военный билет, где была запись, что я отучился полным курсом в военном подразделении за таким-то номером. Сдал экзамены и по их результатам получил звание и назначение для прохождения дальнейшей службы в такой-то части. Мало того, они мне привезли еще и денежное содержание за 6 месяцев службы, за которое я тут же расписался. В месяц полагалось 4 рубля 80 копеек, за 6 месяцев получилось 28 рублей 80 копеек, а это очень даже. Они ехали в ту сторону и желали меня подвезти. Я думаю, они ехали специально меня отвезти, чтобы сдать как головную боль в другие руки. Вероятно, история моей болезни никуда не денется и будет адекватным свидетельством, что это был за укус щитомордника. Но я думаю, что она уже тоже стала военной тайной. Я попрощался со всеми ребятами, как и положено старожилу. Дал 8 рублей и пожелал здоровья и свой праздник отметить как надо. Со всеми поручкался, большинство вообще не знали, кто я, а когда увидели мои петлицы с тракторами, очень удивились. Я уселся на заднее сиденье того самого УАЗика, на котором меня сюда полгода назад привезли, завернутого в одеяло, набухшее от крови. А вокруг бушевала весна. Многие деревья я узнал только тут, увидел, как цветет дикий абрикос, черемуха, как полыхает розовым багульник, и белыми пахучими метелками цветет калина. А пчелы просто роились во всем этом цветении. Три часа ехали молча, вот только офицер опять стеснительно пытался оправдаться, рассказывал, что еду служить в военно-строительный отряд, расположенный прямо в городе. У воинской части хорошая репутация, туда даже отправляют дослуживать тех, кто в дисбате срок отбыл. Тут же он стал говорить о том, что вообще меня пытались отправить на Чукотку, подальше. Он так говорил, что это, вроде как, его заслуга, что меня не отправили служить в Заполярье. А я вдруг спросил:

– А там по пятницам тоже знамена целуют?

На этот вопрос он даже не обернулся, только уши покраснели и стали прозрачными на свету. Вероятно, я пытался выведать военную тайну. Он все же ответил, но очень интересно, ко мне вопросом:

– А ты думаешь, в дисбат попадают только те, кто желает справедливости?

Что этим вопросом хотел сказать этот вечно стесняющийся сам себя офицер, я не знал, но это прозвучало, вроде как, то ли предупреждением, то ли пожеланием. Приехали опять в тот же город, где я по приказу Бати должен был всех перебить и только тогда вернуться в свои окопы. Часть была действительно в городе. Ворота в нее были металлические, покрашенные зеленой краской, на каждой из половинок было по красной металлической звезде, тоже криво сваренных. На КПП – вертушка в проходе и никого нет. Стеснительный офицер со мной не пошел, я вышел из машины без сопровождения, пожеланий и напутствий. Наверное, такое не в традиции, тут другое: баба с возу – кобыле легче.

Пройдя через будку КПП, я уперся в двери серого двухэтажного здания штаба. На первом этаже перед окном сидел молодой прапорщик с грязной занюханной повязкой на руке, на которой была надпись: «Дежурный по части», и играл в игру прапорщиков с названием крестики-нолики. Он равнодушно выслушал меня и сказал, чтобы я шел на КПП ждать приезда майора – начальника штаба:

– Ему и доложишься.