Недостающее звено

Я заверил эту прекрасную диву, что завтра все будет, и он сможет заняться этим вопросом. Она ушла, теперь в окно было видно, как она топорщит свой копчик, пытаясь им вилять на радость подметавшим территорию.

А я, кое-как собравшись с духом, пошел на третий этаж. Там, в маленькой комнате сидел комсомольский вожак, и на груди его висел знак ЦК ВЛКСМ «Пионерскому вожатому». Он встретил меня дружелюбно, тряс руку, и я тоже тряс ему руку, и под эту тряску признался, что хочу уйти на гражданку комсомольцем и добавил ему несколько строк из монолога Павлика Корчагина, дополнительно заявив, что уже на гражданке собираюсь по путевке комсомола поехать на строительство БАМа. Он покраснел, глаза выпучил, его явно сильно забрало. Секретарь был еще явно необкатанный, после пионерских-то слетов. Я сам себе удивился, что так умело лицемерю. А секретарь продолжал трясти мою руку, наверное, ему даже во сне не мог привидеться такой позитивный, ищущий себя в комсомоле человек. У прапорщика явно в кадыке защекотало. Он дал мне заявление и анкету. Я бодро и ответственно заполнил, прапорщик был настолько возбужден, что даже не спросил, почему я раньше не вступил в комсомол и с какой радости попал в «королевские» войска. Я пообещал завтра принести фотографии на комсомольский билет и ушел, но секретарь остался возбужденным. И когда мне через неделю вдруг отчего-то присвоили сержанта, то я подумал, что это отголоски той пламенной речи о роли комсомола в защите революционных завоеваний и его героическом настоящем. Хорошая болтовня там всегда ценилась, она была на первом месте, а на втором – умение правильно голосовать. Третье – надо было обладать талантом на своем рыле рисовать умные выражения.

На следующий день я нарядился в парадный мундир, надел фуражку и отправился делать фотографию. Та «Фотография» была рядом с тем самым овощным магазином. С фотографией я быстро отстрелялся, все надо было завтра получить по квитанции. Справку я оформил в течение недели. Она выглядела очень серьезно, с синими печатями и совершенно неразборчивыми заключениями. Но главное – под большой печатью было слово «Годен» и жирно подчеркнуто подписью, которая развеивала все сомнения, а мое присутствие в комсомоле казалось решенным. Собрание, на котором должны были голосовать, провели задним числом. Я стал комсомольцем, но надеялся, что дружинить по городу меня не отправят. Благо, из стройбата даже активистов и отчаянных комсомольцев в военный патруль никогда не брали. Но я ошибся, мне все же оказали доверие. В составе команды из офицера и двух прапорщиков на двух ЗИЛах меня отправили за пополнением. Меньше, чем за полчаса меня таки довезли до того вокзала, где поздней осенью 1973-го года ссадили на перрон с веселого поезда.

А сейчас был теплый май, цвела черемуха и абрикосы. Мой путь в полтора года уже был пройден, а те, кого сгружали из вагонов, были кто растрепанные, кто полупьяные. Но всем им предстояло вкусить это таинство – быть солдатом и искуситься военными прелестями. Их пересчитали и распределили по машинам. Я оказался с ними в кузове. Тайн для них уже никаких не было, да и мои трактора на петлицах сами за себя говорили, где им придется парковаться в ближайшие два года. Ребята по разговору друг с другом были издалека, а вот теперь им было совсем рядом до казармы, до первого горячего армейского обеда и всего остального, чем их прапорщики будут угощать. И вот под эту молодежь, как когда-то я, в часть прибыли их командиры – два младших сержанта из учебки, которую я так успешно окончил год назад. Глаза у них были тревожные и ждущие каких-то перемен в своей жизни. Их отвели в ту же роту, куда и новобранцев. Я надеялся, что у них все получится. Я для этих выпускников учебки был уже «дедушка», да к тому же старший по званию.

В анкете с датой вступления в комсомол мне проставили номер членского билета. Завтра отнесу пакет с документами на почту. Все вложенное в этот пакет, мною написанное, было проверено по два десятка раз. Картинка получалась логичная и законченная. На почте я не отвел глаз, пока мне все не запаковали, опечатали и положили на стеллаж с надписью «готово к отправке».

В учебке пятница так и оставалась целовальной. Батя там уже достиг реального статуса феодала. Все его окружение было у него в вассальной зависимости. А у меня после короткой встречи с ним осталось четкое убеждение, что у него шизофрения на почве военного алкоголизма. Но это было если не военной тайной, то уж корпоративным секретом точно.