Недостающее звено

– Наш дед, 1898-го года рождения, уроженец Лондона, инженер-машиностроитель, из семьи английских аристократов, был женат на нашей бабушке, внучке еще царского посла в Великобритании. Как в то время было модно у английских аристократов, дед тоже бредил социалистической справедливостью. И в 1924-м году, в возрасте 31-го года, взяв с собой бабушку и нашего одиннадцатилетнего папу, уехал в Россию, осуществлять индустриализацию в молодой республике. Дед это считал своим гражданским и человеческим долгом, а бабушка все рвалась увидеть родину своих предков, хотя и была с младых ногтей англичанкой. Вот они и оказались в Москве, дед работал, а бабушка занималась воспитанием нашего папы. Так было до 1934-го года. Папа наш, в семнадцатилетнем возрасте, поступил в Московский институт новых языков, а уже в 1938-м году был, как особо одаренный, отправлен на длительную стажировку в Лондон. Где-то там, в студенческой аудитории, он и познакомился с нашей мамой, которая занималась средневековой английской поэзией. В конце 1940-го года папу отозвали, и мама уехала вместе с ним. Папу сразу забрали на службу, куда-то в Генеральный штаб, в Управление военных переводчиков. Неизвестно, куда пропали родители папы, но их квартира на Остоженке была цела, как осталась цела и громадная их библиотека. Мы с сестрой родились только в военном 1943-м году. Мы были близняшками, и маме, конечно, было трудно с нами в младенчестве. Но мама справлялась, а у папы к тому времени был какой-то большой чин в армии, он постоянно работал с какими-то документами и на фронте не был. Все для нас поменялось, как ни странно, после известной Фултонской речи Уинстона Черчилля. Эта речь нас коснулась, и очень плотно. Что мы могли знать об этом в трехлетнем возрасте? Но с годами картинка проявилась, и вот в каком свете. Переводами документов такой важности, как предложение Черчилля об обустройстве послевоенного мира, занимался наш папа. Но в эту речь бывший премьер, журналист и Нобелевский лауреат сознательно напихал так много сравнений и речевых оборотов, что в переводе было несложно заблудиться. Но отец справился и перевел так, каков и был смысл этого документа. Кто-то там наверху прочитал и высказался, правда, не очень категорично, но с сомнением, в переводе некоторых выражений. Вроде как в переводе не был достаточно сильно освещен звериный лик империализма. Вроде бы как он был приглажен. Папу просили придать этим выражениям другое звучание, но он сказал, что против совести не пойдет. Отец очень много знал обо всей международной кухне и явно видел много. Там посчитали, что он еще должен пригодиться, и никого не арестовали, а просто как-то сразу переодели в гражданское, разрешили взять с собой что пожелаем, и всех нас гурьбой выслали в ваш северный край. Дали здесь хорошее жилье, с телефоном; часто папе звонили из Москвы, проконсультироваться. В нашей семье по-русски даже не говорили, жили на папину пенсию и редкие технические переводы. После смерти Сталина папу звали вернуться, но он отказался по причине того, что его профессию всегда рвутся сделать шпионской. Мы всегда ощущали, что, опять же, живем под каким-то присмотром. Вот так и дожили. Родителям сейчас уже за 50, сестра работает на почте, а я вот в библиотеке.

Эту краткую историю судеб интеллигентов я услышал уже в далеком 1963-м году. А потом еще был Конан Дойл, Даниэль Дефо, Агата Кристи, Герберт Уэллс, и даже У. Шекспир. В свои выходные приходила ее сестра, они были очень похожи; они до сумерек разговаривали на языке своих предков, учили меня читать, переводить и сочинять на английском. Я чувствовал, как тренируются мои мозги, и игра превращалась в потребность. Так прошло еще 4 года, пока не наступила 50-летняя годовщина Октября, и библиотека не была ликвидирована за ненужностью, как субъект свободомыслия. А потом меня и вовсе отправили в «командировку». Но я всегда, когда был один, читал Лондона вслух, и еще много чего повторял про себя. Но уже в это время стала разгибать спину доктрина, что когда учили французский, пришел Наполеон, потом начали учить немецкий, пришел Гитлер, сейчас учим английский, жди нападения американцев. Все это было тщетными попытками объяснить наши плохие отношения с Западом. Ту самую холодную войну, начало которой было положено Фултонской речью Черчилля. «Плохим» Западом можно было объяснить дефицит всего, от трусов до автомобилей. Но у нас были ракеты, а это уже военная тайна.