Недостающее звено

Тут вдруг я почувствовал, что засыпаю за этими воспоминаниями десятилетней давности, что было плохо. Я встал, чуть побегал на месте, держась за верхние ряды кровати, надел китель, сапоги, поправил галстук и, прихватив фуражу, направился искать пропитание. Уже было время что-то закинуть в себя. На вокзале я видел, что там что-то жарили, а приезжающие и уезжающие что-то ели, держа в руках пакетики из газеты. Вокзал был рядом, и я уже мог передвигаться известным мне маршрутом. Вахтер все так же сидел, подперев руками голову, но в этом эпизоде он, кажется, спал коротким сном разведчика. На отходящий трамвай я не успел, но ясно понимал, что они тут ходят не так, как наш автобус номер 2. Новый вагон уже где-то звонил внизу, и я решил свои финансы подбить. Вытащил из кармана, вместе со своими синими пятерками и зелеными трешками, билет члена ВЛКСМ. Я подошел к урне, что стояла в двух шагах, и разорвал свое членство на мелкие кусочки, примерно так, как сделал военком с паспортом, уничтожая мое гражданство. Всю эту труху я бросил в урну.

На вокзале толкался всякий люд, но солдат не было, хотя в толпе кое-где мелькали бескозырки, а из дальнего угла тянуло жареным: там стояло три стола, как в нашем пивбаре «Минутка», и прямо рядом, на железной бочке стояла жаровня, которую топили дровами. Там и жарились пирожки, которые белыми подносили из кузова «пирожкового» Москвича, и они, пару минут покипев в жаровне, делались золотыми. Тут же их клали на нарезанную бумагу и отоваривали страждущих. Пирожки были с китовым мясом – неведомое для меня блюдо, даже сказочное, но я видел, как их дружно поедали, так что было ясно, что все это очень даже съедобное. Я встал в очередь, пирожок стоил восемь копеек, и я из жадности вознамерился их купить десяток, но увидев, как уже отоваренные этим раскаленным угощением, не могут в газете удержать даже трех, сузил заказ до двух. Мясо было вкусное, как и сам пирожок в целом. Съев эти, я купил еще два и пошел на Морской вокзал. Он был прямо рядом, и по обе стороны от него были смотровые площадки. Это, наверное, те самые места, с которых, провожая моряков в дальний путь, безутешные женщины машут платочками. Мои глаза уперлись в белоснежный лайнер, припаркованный к причалу земли «нашенской», и звали его «Михаил Шолохов». Слева, вдалеке, стояли серые, под номерами, военные корабли. Я доел пирожки и пошел на трамвай. Слева в солнечном свете блеснула огромная надпись-напоминание. От пирожков, похоже, начиналась изжога и хотелось пить.

В общаге прямо напротив входа была открыта широкая дверь. Она была без опознавательных знаков, но по звону посуды было слышно оживление. Это был пункт питания, небольшая столовая, только работала она по какому-то особому расписанию. Я выпил два стакана компота и пошел в 23-ю комнату. По коридорам бродили вчерашние школьники, что-то загадочно бубнили себе под нос и отбивались от родительских поддерживающих объятий.

В комнате было все, как я и оставил. Я быстренько уснул, а когда проснулся, было уже основательно темно. Двери в мою комнату были приоткрыты, и в щель просачивался свет из коридора. Там еще жизнь не замерла, все искали возможности завтра получить отличную оценку. Я надел сапоги и посетил удобства в конце коридора. Потом расстелил на армейский манер постель и опять лег спать. Двери изнутри никак не закрывались, но мне было плевать. Проснулся вовремя, оделся, умылся и пошел вниз, в столовую. Там была молочная рисовая каша и бутерброды с сыром. Весь завтрак мне обошелся в 48 копеек, для меня приемлемая цена.

Ровно в 9 часов был у дверей экзаменационной аудитории. На дверях висели списки, всего в этом месте экзаменовалось 40 человек, 8 групп по 5 человек. Теперь я понял, что значит сдавать экзамены на особых условиях. Я был в первой пятерке, то есть сразу меня должны были подстрелить, чтобы не мучиться потом уже. И снайперами тут, конечно, были экзаменаторы по иностранному языку. Я зашел в числе первой пятерки, показал свой красный документ, взял билет и сел прямо за первую парту. Моими экзаменаторами были две женщины, примерно одного возраста. Одна из них была рыжая и в очках, а вторая – черная, тоже в очках. На подготовку давалось 20 минут, и пока все соискатели готовились, они на весьма сносном английском лениво беседовали между собой, вообще не обращая внимания на присутствующих. О них, о присутствующих, они, кстати, и разговаривали, в том числе и обо мне. Рыжая была уверена, что я из десанта, а другая утверждала, что, если бы я был из десанта, то был бы в тельняшке, наверное, танкист. Одна из них увидела, что я прислушиваюсь, и тут же пригласила меня на «расстрел». Я сел к ним за стол и назвал их леди, объявил, конечно же, на английском, что я не десантник и не танкист, а я из тех войск, в которых один солдат может заменить экскаватор. Этот мой монолог они слушали, открыв рот. Но ничего не успели мне ответить, как в аудиторию зашел статный седой мужчина и обратился к ним на английском.