Недостающее звено

Проснулся я раньше будильника, тянуло вкусным запахом маминых пирожков. Она тоже была не большая любительница поспать, и когда не дежурила в котельной, дома всегда поднималась рано. Я вновь на пробежке, погода все еще холодная, но не очень ветреная и без особых осадков. Такая бодрая, но не солнечная и, конечно, уже не летняя. У одного из бараков у крыльца стояла красная крышка гроба с черным бантом. Кого-то сегодня отвезут в место, которое у нас называется «За Горсад». Но от этого я как-то не очень впечатлился, и пробежка прошла в обычном режиме. Дома мама мне выдала задание: она вчера в магазине видела старую нашу знакомую, тетю Люсю, женщину маленькую, тихую и покладистую. Та у нас в бараке на общей кухне лучше всех жарила картошку и всегда меня подкармливала. Она была начитанной, иногда садила меня и свою дочку, что младше меня на год, и рассказывала сказки и всякие занимательные истории. Я тогда не понимал, что такое было «поражение в правах», но она была именно такой, хотя это для всех как бы было секретом. За ней тщательно приглядывали. Я хоть и маленький был, но помню, как иногда приходили какие-то люди в ее отсутствие и допытывались, как она себя ведет, а в щель ее дверей засовывали какие-то официальные конверты с повестками. Так вот, мама в магазине не удержалась и похвасталась, что меня завтра по работе посылают в командировку в областной центр, и тетя Люся в своей кроткой манере попросила передать посылочку ее дочке Маше, которая уже оканчивает там педагогическое училище. Мама сказала, что я непременно это сделаю, и вот сейчас я отправился к тете Люсе за передачкой для Маши. Мама во вчерашний номер газеты завернула два пирожка, и я отправился в гости в барак, куда меня привезли из роддома, и где прошло мое детство до 6-ти лет.

Внешне барак оставался прежним, ведь барак он всегда барак и бараком останется. Его нельзя изменить или как-то усовершенствовать, его можно только сравнять с землей. Наш состоял из двух половинок и имел два входа, так вот это у нашего барака, только с другого входа, стояла крышка гроба с черным бантом, а наш вход начинался с крыльца, высотой сантиметров в 40, которое переходило в тамбур, площадью, наверное, метра 1,5 квадратных, и если дверь в коридор исполняла свою функцию и закрывалась, то внешняя всегда была нараспашку. Ее только в сильные метели пытались как-то приладить, ибо тамбур наполнялся снегом в человеческий рост.

Три барака были расположены по одной оси, примерно на расстоянии 25-ти метров друг от друга, на три барака это было три сортира и три помойки. Сортиры были без фундаментов, поэтому доски на их полу, в котором были те самые дырки, могли искривляться в плоскости до 45-ти градусов в разные стороны. А на помойках с теплом оживала вся зараза, которая могла выживать в наших условиях. Общий барачный коридор – это узкая тропа между ящиками – ларями, в которых в зиму ссыпался главный продукт – картошка. На них сверху ставили тазики и выварки, а выварки – это здоровенные оцинкованные кастрюли, в которых кипятили постельное белье с наструганным туда мылом, которое носило простое имя – «Хозяйственное». Наверное, только это мыло и могло как-то выбелить простыни от пятен, что оставляли тела людей, которые приходили с промыслов и кочегарок в свой барачный дом. Первая комната справа была самая большая – это общая кухня, в которой стояло у каждой стены по столу. Рядом – две газовые плитки и мойка с бронзовым краном, на которой висела, как мне казалось, всегда ржавая марля, а может это был бинт? В кухне и сотворялись все таинства социалистического общежития. Чаще всего здесь и пили, и танцевали, и играли. Сегодня тут ничто не поменялось, если не считать, что число ведер и тазов в коридоре увеличилось. Видимо, покупали новые, но и старые не выбрасывали. Здесь вообще никогда ничего не выбрасывали. Все складывали, а потом кто-то донашивал. И при таких жалких квадратных метрах проживания объемы этих закромов неустанно увеличивались. Воровалось то пространство, на котором должна была существовать сама жизнь, да при этом еще и воспроизводиться.