Тут к аэропорту подрулила намытая черная «Волга», из которой вышла номенклатурная фигура. Фигура была в белой рубашке к темно-синему костюму, с красным галстуком, повязанным самым модным узлом, и с гладко зачесанными назад черными волосами. Позади него семенил водитель, в руках у которого было черное пальто и портфель номенклатурной фигуры. По тому, как с ним при входе расшаркались «нашенские» и по значку на лацкане пиджака «За активную работу в комсомоле», мне стало понятно, что это тот самый первый секретарь ГК ВЛКСМ и член бюро горкома партии – работодатель всего «нашенского» движения. Он подошел к стойке регистрации, а тут девчонка за стойкой в синей форме «Аэрофлота» совершила большую глупость, сказав ему, что для регистрации на рейс надо приезжать вовремя. И он, повернувшись вполоборота к присутствующим, так высказался, что глупая обслуга, наверное, сама пойдет просить для себя выговор с занесением в учетную карточку. Он, голосом небожителя, сказал:
– Ведите себя в рамках своего должностного присутствия, а то ведь можно и меры воздействия применить.
Закончив, он полностью повернулся к окружающим, чтобы увидеть произведенное впечатление. Поворачиваясь, блеснул очками в золотой оправе, и я вдруг неожиданно понял, как назвать ту самую крысу в сортире. Конечно же, имя ее – Секретарь.
В автобус, куда загрузились с мешками все зарегистрировавшиеся, он, конечно же, не сел. Его на намытой «Волге» персонально повезли к самолету, но, как преданно на него ни смотрели «нашенские», их он с собой не пригласил. Отворились с лязгом и грохотом ворота, и мы двинулись на посадку и погрузку.
С близкого расстояния АН-24 тоже был похож на «железного слоника», но укрощенного и доброго. В его чреве явно не было ничего опасного для человечества. Трап – маленькая алюминиевая лестница, был опущен на землю, и все стали грузиться. На первом сидении для инвалидов со свежим номером «Комсомольской правды» сидел секретарь. Наверное, он с важным докладом летел к еще более важным секретарям. Но он – «нашенская» персона, а потому обречен на успех. И это, наверняка, тоже справедливо. Я по-джентельменски всех пропустил по шаткой лесенке, а когда поднялся, стало понятно, что этим лишил себя права выбора попутчика, и потому пришлось устроиться с крупной дамой, втиснувшись к окну. Женщина уже была пристегнута и крепко держала за ручки какую-то соломенную кошелку. От сверхнапряженного выражения ее лица было ощущение, что мы уже летим, хотя винты самолета только начали шевелиться. Набрав обороты и затрубив, «слоник» поскакал сначала по грунтовке, а потом и по мокрому туману холодного сентябрьского неба.
По плану полет был рассчитан на два часа, где-то через час дама, наконец, отпустила ручки своей соломенной кошелки, и лицо ее обрело живые черты. Она, чуть пошевелясь, вытащила из сумки белое куриное яйцо и принялась его чистить прямо в кошелку. Чистилось оно плохо, и она долго сопела. А когда принялась есть, стало понятно, что яйцо очень круто сварено. Первую половину она с трудом прожевала и стала мучительно пропихивать, но проглотить не получалось, и она решила использовать вторую половину в качестве толкача. В результате, в глотательном отделе случился полный запор. Женщина покраснела, пытаясь бороться с подкравшейся из глубины внутренностей икотой, а та грубо рвалась наружу. Из кошелки была добыта бутылка «Буратино», и сейчас она беспомощно трясла ее в руках, подавая мне какие-то сигналы. Я их понял и не без труда вскрыл бутылку. Женщина попыталась пить прямо из горлышка, но газы из бутылки, похоже, только усугубили положение. Но, в конце концов, все улеглось, и она задышала, а в качестве благодарности предложила мне вкусить второе яйцо. Я, вежливо отказавшись, достал свою бутылку с компотом и глотнул прямо из нее. Пирожки достать не решился.