Недра России. Власть, нефть и культура после социализма

Пик развития движения социальных и культурных проектов Пермского края пришелся на 2003 год, когда социальные проекты региона были признаны лучшими в России в конкурсе, оцененном на уровне Совета Федерации. Но социальные и культурные проекты – как минимум в форме, разработанной командой Трутнева, – вскоре лишились популярности, по крайней мере в краевой администрации. В марте 2004 года Трутнев был назначен министром природных ресурсов Российской Федерации и переехал в Москву вместе с несколькими помощниками из деловых и промышленных отделов своей администрации. Кириенко ушел с поста полпреда президента в Приволжском федеральном округе в 2005 году, и к тому времени большинство западных фондов резко сократили свои усилия по построению в России гражданского общества. Большая часть команды Трутнева, занимавшейся социальными и культурными проектами, осталась в Перми и так или иначе была вовлечена в государственное управление и ⁄ или в проекты в социальной сфере, но эра «столицы гражданского общества» закончилась. По иронии судьбы, несмотря на то что проектное движение, стремясь построить объективное, беспристрастное государство, зачастую противопоставляло себя политике, основанной на связях и патронаже, разработанная в нем модель государственного строительства в конце концов оказалась результатом работы еще одной сети связей и порождением конкретных времени и места. Вместо Трутнева президент Путин назначил губернатором О. А. Чиркунова, который выделял некоторое финансирование социальным и культурным проектам вроде тех, что поддерживал Трутнев, но никогда не подходил к этому с тем же энтузиазмом, как его предшественник, и не отводил проектам ведущего места в региональном управлении. Однако Чиркунов был не менее предан делу «возвращения Перми на карту», и в 2008 году он и его собственная команда менеджеров проектов начали кампанию по объявлению Перми «культурной столицей Европы». Эта кампания будет рассматриваться в главе восьмой. насаждения гражданского общества в постсоветскую эпоху состоял в необходимости заменить предположительно всемогущие структуры советского государства заинтересованными группами независимых граждан, деятельность которых в пространстве между семьей и государством служила бы гарантом демократии и защитой от возникновения слишком сильного государства. Эту функцию на Западе полагалось исполнять здоровому гражданскому обществу, что в 1990-х годах послужило обоснованием попытки экспорта гражданского общества в бывший советский блок[238]. С этой точки зрения рассказанная мной история продвижения проектов в Пермском крае, скорее всего, читается как часть истории о полном провале строительства гражданского общества, его постепенной кооптации, даже захвате для использования в новом проекте централизованного государственного строительства эпохи Путина.

Но большинство антропологов, изучающих постсоветский мир, никогда не соглашались с утверждением, что термин «гражданское общество» четко определяет какой-либо из реально существующих типов социальной организации – даже на самом «Западе». Поэтому они сконцентрировались на значении этого концепта в качестве «ключевого символического оператора, а не [характеристики] реального положения дел в организации» [Verdery 1996:104–105]; на толковании форм социально-политического взаимодействия, которые, несмотря на наличие у них ключевых атрибутов гражданского общества, заранее предсказанных внешними архитекторами «переходного периода», тем не менее никогда не признавались таковыми и даже высмеивались[239]; и на выявлении неожиданных результатов и изменений в проектах по созданию гражданского общества – на том, что Стивен Сэмпсон назвал «социальной жизнью проектов» [Sampson 1996]. В предисловии к сборнику, посвященному критике унитарных идеалов гражданского общества, – вышедшему тогда, когда многие из этих унитарных идеалов прокладывали себе путь в постсоциалистическом мире, – Крис Ханн писал, что «в том, как западные ученые распространяют за рубежом идеалы общественного устройства, имеющие мало общего с нынешним положением в их собственных странах, есть оттенок какой-то внутренней неудовлетворенности» [Hann 1996: 1]. Однако если бы кто-то захотел найти тип трансформации в общественном устройстве, который можно было бы считать характерным для западных стран примерно того же периода, то увеличение значения корпораций в управлении человеческими жизнями стало бы хорошим кандидатом на эту роль[240]. Можно с уверенностью сказать, что нигде эта тенденция не проявлялась так ярко, как в мировой добывающей и энергетической промышленности.

5. Корпорация I государство «ЛУКОЙЛ» как генеральный партнер Пермского края