Недра России. Власть, нефть и культура после социализма

С расширением культурных проектов «Камвы» пермский звериный стиль стал приобретать известность по всей Перми. Реплики изображений в этом стиле и различные художественные формы, основанные на нем, многие из которых продавались на ежегодной ярмарке народных промыслов или круглогодичном стенде «Камвы» в центральном универмаге Перми, стали появляться в квартирах некоторых моих друзей. Однажды я с удивлением обнаружил, что двери номеров гостиницы, в которой я останавливался во время своих коротких поездок в Пермь, были стилизованы под пермский звериный стиль. Местная шоколадная фабрика начала выпускать коробки конфет в этом стиле, предназначенные для подарков и особенно для сувениров туристам и приезжим бизнесменам. Пермский звериный стиль стал отправной точкой для вступительного ролика на Форуме регионов 2010 года, а собравшиеся государственные чиновники и бизнесмены со всей России и Европы получили небольшие фигурки-реплики в своих регистрационных пакетах. Статуэтки в пермском зверином стиле даже поместили на обложку, а их изображения включили в годовой отчет Департамента развития человеческого потенциала администрации Пермского края за 2010 год. Эти примеры можно было бы продолжать до бесконечности (см. иллюстрацию 11).

Илл. 11. Изображения в пермском зверином стиле на фасаде Пермского центрального универмага. Фото автора, 2011

Конечно, к этому не сводилась вся деятельность фестиваля «Камва», но его постоянное присутствие и общая решимость поместить старые артефакты в новые экспериментальные контексты и обратить их в товар служили важными инструментами, благодаря которым пермский звериный стиль получил известность в Перми. Помогало и то, что само название «пермский звериный стиль» звучало довольно модно и не ассоциировалось напрямую с какой-либо конкретной корпорацией или сектором экономической деятельности. Когда бы городские или местные государственные чиновники, туристические советы и другие функционеры ни искали бренд для Перми или Пермского края, пермский звериный стиль непременно оказывался первым кандидатом – слегка экзотический, очевидно связанный с вековыми традициями, стильный по самому своему названию, воскрешающий память о неопределенных, но значимых преобразующих силах и пермский в самом непосредственном смысле.

Таким образом, этнофутуристические проекты «Камвы», а также их более отдаленные отголоски в основном опирались на миф о племени, скрытом в пещерах глубоко под Пермью, и на тысячелетние артефакты, которые раскопали археологи или продолжали искать летом школьники; при этом они все чаще воспроизводились и демонстрировались по всему городу. Шостина и ее коллеги нередко говорили о культурных преобразованиях и возрождении, которые эти предметы из недр могут вызвать, пользуясь метафорой энергии. Мне сказали, что открытый фестиваль «Камва» в Хохловке был задуман как событие, высвобождающее «позитивную энергию». То же относилось и к включавшей в себя мотивы пермского звериного стиля одежде ручной работы, которая демонстрировалась на выставке «Этномода». Купить и носить такую одежду, по словам Шостиной, означало получить «позитивную энергию… качества, любви и экологии… Это не то, что убивает». На самом деле, по мнению одного из участников, миграцию всего движения этнофутуризма из Удмуртии в Пермь можно было бы передать с помощью метафоры энергии: «Так и река этнофутуризма из Удмуртии приносит в Пермь свою энергию» [Кучыран 2008: 117].

Энергию, необходимую для осуществления личностной и культурной трансформации, с этой точки зрения можно было получить, взаимодействуя в контексте этнофутуристических экспериментов со знаками и символами пермского звериного стиля и другими древними артефактами и мифами. Этнофутуризм, как писал один из его сторонников, имеет два крыла: одно в прошлом и одно в будущем. «Именно на стыке этих двух начал “образуется жизненная энергия”»[357]. «Энергия первозданной жизни» финно-угорских племен, – писал другой энтузиаст «Камвы», – это «живой источник», что «наполняет существование человека, так мало и редко оказывающегося один на один с тем, что возвращает к самому себе и дарит ощущения глубокой связи с прошлым и будущим». «Где же, – продолжал он, – мы находим пермскость?» Ответ – «во время этнофутуристического праздника, когда шаман и художник в ритуальной практике переходят границу между повседневным и необычайным воображаемым»[358].