Недра России. Власть, нефть и культура после социализма

Эти обширные цепочки петробартера – гораздо более обширные и значимые, чем сделки с «тойотами» и пуховиками в 1990–1991 годах, – стали еще одним важным этапом возникновения в Пермском крае связи между нефтью, государством и элитой. Одна пермская газета описала петробартерные операции ПФПГ как доступные лишь посвященным: «“Нефтьсинтезмаркет” разрабатывал и проводил головокружительные цепочки взаимных расчетов и зачетов, результатом которых являлись схемы, смысл которых понять решительно невозможно. Если, конечно, ты в них не участвовал»[124]. Это описание хорошо демонстрирует как сложность петробартерных сделок в то время, так и то, что их контролировала небольшая группа компаний, а также их лоббистов в региональном государственном аппарате. Оно также указывает на общественные и материальные отношения, лежавшие в основе этих сделок, – отношения, укорененные скорее в бартере, чем в монетизированном обмене, и радикально отличающиеся от тех, что связывали нефть с моделями обмена и политикой в иных условиях по всему миру. Если изменчивая цена на нефть в денежном выражении, то есть цена, по которой она продается как на месте добычи, так и на международных рынках, часто ассоциировалась с нестабильностью, отсутствием порядка и несогласованностью [Guyer 2015], то реализация нефти путем петробартера в Пермском крае означала стабильность и некоторую степень предсказуемости, а также, в более широком смысле, была спасением от диких скачков цен и изменчивости денежных ресурсов России. Отчасти так было потому, что, хотя социалистический нефтяной комплекс во многом быстро изменялся, между нефтью и деньгами еще не существовало устойчивой связи.

В ряде важных исследований оборота нефти и нефтяных прибылей в нефтедобывающих государствах на периферии капиталистического мира основное внимание уделяется магическим свойствам денег, полученных от нефтяных доходов (таким как способность нефтяных денег расти при сравнительно небольших трудозатратах), а затем отслеживается значение этого процесса для формирования определенного типа государств и политических и культурных представлений. Например, анализ нефтяного бума и спада в Нигерии, проведенный Эндрю Аптером, основывается на утверждении, что нефть «стандартизирует относительные цены, в соответствии с которыми другие товары покупаются и продаются, и таким образом становится общим эквивалентом денег» [Apter 2005: 35]. Этнографическое исследование Аптера прекрасно описывает путь, которым магические способности нефтяных денег как всеобщего эквивалента роста вошли в представления нигерийцев: от рекламы, в которой ксероксы фирмы «Saxon» представлялись как «создатели денег», потому что могли «копировать что угодно» после нажатия кнопки, до Волшебного Барреля господина Эммануэля Омашолы, ловкого пиар-хода нефтяной компании, показывавшего, как из барреля сырой нефти производятся различные товары – от дизельного топлива до парфюмерии и полиэтиленовых пакетов [Apter 2005: 43, 24]. Фернандо Коронил, говоря о Венесуэле, утверждает, что

…используемая правящей элитой как эквивалент денег нефть перестала восприниматься как материальная субстанция и стала синонимом валюты. И когда нефть стала такой же абстракцией, как деньги, государство превратилось в главного представителя политического сообщества собственников природных ресурсов нации [Coronil 1997: 390].

Для Коронила нефть как всеобщий эквивалент была центральным элементом представления о государстве. Он открывает свое «Волшебное государство» словами венесуэльского драматурга Хосе Игнасио Кабрухаса: «Откуда мы взяли наши общественные институты и наши представления о “государстве”? Из шляпы, из банального трюка фокусника… Государство – щедрый волшебник» [Coronil 1997: 1]. Как кратко описывает в своем исследовании, посвященном Нигерии, Майкл Уоттс [Watts 1994], учитывающий определения денег, данные как Марксом, так и Зиммелем, проблемы здесь заключаются в абстракции и обобщении: благодаря своей способности делать непохожие друг на друга вещи взаимозаменяемыми деньги порождают определенный тип воображаемого и при этом способствуют как интеграции, так и дезинтеграции социальных групп.