Недрогнувшей рукой

Я знала на нашем участке каждый сантиметр, каждое дерево, сейчас мне кажется: каждую травинку, хотя был он огромным – тридцать шесть соток. Высоченные сосны – фирменный знак “Казанки”. Считалось, что сосновый воздух полезен. И ели там были громадные, и березы. А еще сирень, жасмин, спирея… И клумбы – розы, флоксы, пионы… А вот огород был бедный, не входило это в сферу бабушкиных интересов. К тому же маленький рыночек неподалеку и местные “тетеньки”, регулярно приносившие корзины прямо к ступенькам открытой террасы, тянувшейся вдоль всего фасада, вполне обеспечивали потребность в свежих овощах-фруктах и молоке-сметанке.

Большая часть сада была дикой, заросшей – мое детское счастье! Сад казался безграничным, и мечталось, чтобы лето было бесконечным. Любимый угол сада – у заднего забора за круглым столом, утопленным в кустах сирени. Там – заросли недотроги. Надо было нажать на стручок, чтобы оттуда с волшебным щелчком выскочили зернышки, а сам он завился тугой спиралью. Это можно было делать часами.

Лет до десяти выходить за калитку особенно и не хотелось: были всего-то два-три маршрута к подружкам, на соседние дачи. Но вечерами бабушка с приятельницами любила прогуляться, “сделать кружочек” по тускло освещенным редкими фонарями улицам. Наша – Интернациональная – была центральной, а потому заасфальтированной, остальные – песчаными. Я увязывалась за этой дамской компанией и с упоением вслушивалась во “взрослые” разговоры, никогда не встревая, стараясь быть незаметной – я так боялась, что меня прогонят! Иногда, к моей досаде, кто-то спохватывался: “Здесь ребенок!” – и всегда это было на самом интересном месте! Часто говорили о мужьях, вообще о мужчинах. Многое было мне, конечно, непонятно, но кое-что запало в сознание. Например, навсегда запомнила, как одна солидная, даже пожилая, как мне казалось (лет, наверное, сорока), хоть и самая красивая дама сказала: “А когда он небритый, назавтра лицо у меня целый день горит”, все засмеялись, а у меня почему-то в солнечном сплетении завертелся волчок. Обсуждали, конечно же, моды, маски из клубники и огурцов, ругали домработниц… А когда мы возвращались домой, было совсем не страшно идти по длинной тропинке от калитки к дому, где на террасе желтым пятном горел большой абажур с бахромой.

На ночь полагалось закрывать деревянные ставни. Это был целый ритуал: один человек снаружи сдвигал створки и подпирал по диагонали железной палкой. Она заканчивалась штырем с прорезью, который вставлялся в сквозное отверстие. Тот, кто был внутри (чаще всего именно я), должен был ловко просунуть в эту щель чугунную затычку, которая не давала возможности открыть ставни с улицы. Потом полагалось громко сказать: “Готово!” – чтобы человек снаружи отпускал палку. Калитка запиралась на щеколду, а вечером в ее проушины вдевался замок. Это уж точно было чисто ритуальное действо, поскольку перелезть через невысокий штакетник не составляло никакого труда.

Раз и навсегда заведенный порядок соблюдался неукоснительно. Каждый месяц на телеге привозили баллоны с газом. Надо было отдать пустой баллон и квитанцию об оплате, и тогда возница – загорелый и весь состоящий из жил – прикатывал тяжелую красную капсулу и водружал в железный ящик под окном кухни. Газ могли привезти неожиданно, в любой день, поэтому квитанция всегда была приколота на одном и том же месте к занавеске английской булавкой вместе с рублем (или десяткой, кто же теперь упомнит, какие были тогда деньги), полагавшимся за услуги. Но самое главное – разрешали угостить лошадь куском черного хлеба с солью.

Аэропорт “Быково” был рядом, самолет с гулом пролетал низко-низко, так что, если задрать голову, когда он выныривает из штрихов сосновых верхушек, можно было отчетливо видеть круглые окошки и черные цифры на крутом серебристом боку. Без самолетов никакой тишины не бывает, ее не слышно. Приезжавшие из Москвы гости первым делом пили чай. Но вдруг рев моторов заглушал рассказ о городских новостях, и они неизменно восклицали: “Как вы здесь живете?!” А потом почему-то на некоторое время замолкали. Слушали тишину.

Ну и дачная компания: велосипед, пинг-понг, подкидной дурак, костер и жаренные на палочках сосиски… Первая любовь…

Бывали и праздники, в устройстве которых принимали участие взрослые, как правило, если чей-то день рождения падал на лето. Мой приходился на последнюю неделю августа, когда дома постепенно становились пустыми и чужими: упаковывались картонные ящики и узлы, что-то пряталось в “тайники”, доступные, конечно же, любому мало-мальски неленивому вору. И часто, особенно если уже наползали холод и дожди, к моему огорчению, праздник бывал скомкан. И все-таки однажды (исполнялось мне девять или десять лет) он удался. Друзья еще в полном сборе, был чай (ясно помню трубочки с вареньем, которые пекла домработница моей бабушки Лиза), а потом – самое главное.