Недуг бытия (Хроника дней Евгения Баратынского)

— Да, мон шер: вы, как и я, подпадете под десницу вездесущего бога плутней и спекуляций, — ворчливо шутил постаревший князь. — Что делать? Торговое начало торжествует на всех поприщах. Журналы становятся подобьем лавок. Даже Полевой продался Булгарину и хвалит его "Выжигина"! Каково? Мой Полевой!

…Кремль был дороден, добродушно грозен. Колокольня Ивана Великого стройно сияла в небе, яркая под августовским солнцем, как зажженная свеча. Испитые, обтрепанные люди жались возле здания присутственных мест и оглядываясь на будочника с алебардой и в каске, увенчанной тусклым шаром, предлагали прохожему сочинить за шкалик любую бумагу. Загорелый нищий спал на Красном крыльце, подложив под затылок котомку и подобрав ноги в седых онучах.

Пространство между кремлевской стеной и сенатом, в нижнем этаже которого размещалась Межевая канцелярия со своими архивами, было плотно завалено дровами.

Он спросил у пожилого экспедитора:

— Не полагаете ли вы опасным такое содержание дров? Ведь ежели загорится пожар, все враз займется. Рухнут и стены сената, и свод.

Экспедитор предупредительно кивнул:

— Обязательно рухнут-с, только загорись.

— Но отчего же не перенесут дрова в другое место?

Чиновник задумчиво огладил желтые от курева усы и отвечал покорно:

— Так-с. Бог боронит — полвеку не загорается-с.

Директор канцелярии, старый обрусевший немец с голубым фарфоровым глазом, придающим костистому ступенчатому лику выраженье ласкового лукавства, отнесся к новому подчиненному уважительно и несколько растерянно. Не зная, чем занять вежливого, рано начавшего седеть дворянина, пользующегося репутацией известного российского сочинителя, он наконец счел почетным своим долгом оградить господина Баратынского от самомалейших обязанностей.

Новичок, однако ж, с непонятным упорством, возбуждающим подозрения младших чиновников, искал себе занятий.

Прямого дела между тем не находилось. Была целая прорва дел бумажных, по неимению оберток и картонов связанных веревками в огромные кипы. Шкапов не хватало; кипы громоздились рыхлыми пирамидами в простенках и нишах под окнами и на кирпичном полу, в пыли и сырости.

Он попробовал хоть что-то понять в этом пухлом, пыльном и волглом хаосе. Юркий надушенный письмоводитель терпеливо и почтительно, как знатного иностранца, водил его от шкапа к шкапу, давая пояснения обстоятельные, но нарочито бестолковые.

Планы, карты и атласы хранились в огромных и мрачных, как катафалки, шкапах, поставленных тремя рядами параллельно окнам. Первый же ряд наглухо преграждал дорогу свету, так что рыться в третьем ряду было бесполезно.

— Но позовите людей, велите переставить, чтоб можно было искать нужное дело без помех, на свету! — посоветовал он, смущенно посмеиваясь над очевидной простоватостью своего предложения, — Ведь мука — работать в таких потемках!

— Так-с, привыкли-с, — уклончиво пробормотал франтоватый письмоводитель. И внезапно вскинул бойкие рыжеватые глазки. — А почто работать? Кому работать?

— Как почто? Как кому?

— Нынче тепло-с, а грянет осень да зима — руки в оледенение приходят, хоть руби. Архивы-то не топятся. — Он беспечно вздохнул. — А летнего время разве достанет, чтобы этакую кладь выволочь? Да тут мильону лошадей сто лет возить не перевозить!

И оказалось: прав и старый экспедитор, и молодой письмоводитель. Шкапы отпирались лишь весною, когда канцелярию осаждало и брало приступом озлобленное, полуголодное воинство землемеров, отправляющихся на полевые работы во все губернии России и требующих из архива планы, книги и карты. Зная, что сдаваемые ими дела попадут на свои места не ранее первого теплого месяца, землемеры откладывали сдачу до апреля. И груды документов росли чудовищно, и чем боле их становилось, тем беспечней делались чиновники: все одно порядку никакой ценой не добиться! Решение простейших вопросов отлагалось на года, десятилетия — века. Да если и удавалось чудом обнаружить в переполненном шкапу или в нише под окном потребную бумагу, то редко она оказывалась пригодной к чему-нибудь: сырость, пыль и мыши трудились исправней людей. По последней ревизии выяснилось, что из уездных планов двадцати четырех губерний лишь планы трех губерний оказались в порядочном состоянии. Все остальное обращалось в клочки, в какие-то кружева пепельного цвета.

— За подклейку одних планов девяносто пять тысячев просют! — гордился ветеран-экспедитор. — А ежели на карты да на атласы коленкору купить? Никаких сокровищ не хватит!