В путешествие по Центральной Азии он отправился в августе. К началу октября вместе со своим отрядом из двадцати семи человек прибыл в Каракол на берегу озера Иссык-Куль. Денег на путешествие дали в два раза больше, чем на прошлый поход (и в пятнадцать раз больше, чем на первое путешествие!). Это радовало – с деньгами путешествовать легче. Как всегда, случилось много накладок: ограбили казака, который вез деньги для снаряжения, туго шли закупки верблюдов и баранов. А самое главное – нынешним летом Пржевальский сильно поправился, отяжелел. Ему трудно стало ходить, он быстро уставал, появилась одышка. Он был уверен, однако, что это преодолимо, что путешествие быстро приведет его в прежнюю форму. Такое уже было с ним: в путешествии здоровье восстанавливалось.
Много хуже было с душевным состоянием: он чувствовал себя усталым, сломленным нравственно. Такого с ним еще не случалось никогда. Уезжая из Слободы, Николай Михайлович знал, что не увидит больше няню: старушка была плоха, да и в своем возвращении он был не уверен. Вечное расставание наступило раньше, чем он думал: о смерти Ольги Макарьевны он узнал в Москве. Вернуться на похороны было нельзя – все было рассчитано, от него зависели люди. Не будучи неожиданным, событие, однако, не улучшило ему настроения.
Все ж он продолжал надеяться на путешествие. Скоро он и его товарищи пойдут через пустыню, и ее жар, ее холода с пронизывающими зимними ветрами затмят все. Переживания нынешнего лета с вечерами у Петровских, с пением Марии Тимофеевны, с тягостными раздумьями о будущем и невозможностью принять решение, так же как смерть няни, уйдут на второй план, уступят место обычным заботам путешественника.
В сущности, самое путешествие еще и не начиналось. Они собирались исследовать Северо-Западный Тибет, проникнуть в Лхасу, потом идти в восточно-тибетскую провинцию Кам. Пока что стояли в Караколе, делали кое-какие закупки. С Пржевальским были проверенные друзья, ученики: Робровский, Козлов. Пошли и некоторые знакомые по прежним походам казаки: Пантелей Телешов, Петр Нефедов. Он пытался уговорить на этот поход и старого, еще с первого монгольского путешествия, своего товарища Дондока Иримчинова. Но тот отказался, сославшись на возраст: сил поубавилось и взяться им уже неоткуда. «Дидон Мудрый в этом случае умнее меня», – рассуждал Пржевальский. Он тоже испытывал глубокую нравственную усталость. Старался побороть ее беспрерывной деятельностью.