Нефть!

Пол опять дружил с Банни, и они вели бесконечные беседы и споры. В вопросе о войне Пол несколько расходился во взглядах со своим приятелем. Он не сомневался, конечно, в том, что, вступив в войну, Америка победит, но он не считал, что это вступление было так необходимо, и Банни принужден был повторять ему все те аргументы, которые он слышал от своих школьных ораторов. И все эти рассуждения и споры очень оживляли атмосферу ранчо Раскома. Что касается Руфи, то, как это ни странно, ее отношение к войне было точь-в-точь таким же, как и старой миссис Росс, которую она ни разу в жизни не видела. Она заявляла, что все войны одинаково возмутительны и что ей нет и не будет до них никакого дела. Говорить так ее заставлял, конечно, главным образом страх, что Пол будет призван и убит. Вот почему, когда Пол прочел в первом списке призываемых свое имя, Руфь пришла в совершеннейшее неистовство, и ничто не в силах было ее успокоить. Уцепившись за брата, она кричала, что не позволит ему идти на фронт, что умрет с горя, если он уйдет. Когда же она убедилась, что решение его непоколебимо, – она вернулась к своей работе, бледная как полотно и безмолвная.

Пол уехал на ученье в лагерь, и с этого дня бледность и безмолвие сделались господствующими чертами во внешности и в характере Руфи.

Вечером она отправилась домой к отцу, так как это была суббота и ей нужно было идти со всеми на другой день в церковь и сидеть там и кусать себе губы, слушая проповедь Эли. Эли был проповедником по образцу ветхозаветных пророков, призывал на врагов Божий гнев, требовал, чтобы все они до одного были стерты с лица земли – все без исключения, даже самые крошечные младенцы, которые были, по его словам, «отродьями дьявола». Как проповедник, Эли сам убивать их не собирался. Лично его война не касалась, так же точно, как не касалась она и его сестры, Мели. Мели разрешила задачу очень просто: вышла замуж за молодого рабочего-плотника и просила мистера Росса сделать его подрядчиком, чтобы он мог все время оставаться дома. Мели, веселая и легкомысленная болтушка, говорила Банни, что Руфь должна была бы последовать ее примеру и тоже найти себе мужа, вместо того чтобы убиваться о Поле. Кто знает – может быть, придет день, когда Банни тоже захочет быть освобожденным от призыва, и тогда они оба одновременно могли бы разрешить эту задачу.

V

Это лето было лихорадочным летом в жизни Банни. С одной стороны – война, с другой – его увлечение Эвникой. Он проводил бо́льшую часть времени в Бич-Сити, объясняя это своими подготовительными военными занятиями; на самом же деле, помимо военных занятий, его удерживали там и настоятельные требования Эвники. Первым облачком на ясном небе их счастья были именно его частые поездки в Парадиз, куда Эвнике не совсем было удобно его сопровождать. Чтобы подразнить его, она повторяла слова, сказанные про него как-то Берти: «маленький нефтяной гном», и прибавляла: «Не понимаю, на что тебе столько денег? А уж если действительно они тебе нужны, то я в любое время могу взять для тебя у папы». Как раз в это время Томми Хойт сделал очень выгодную аферу, скупив за несколько дней до объявления войны старые корпуса судов, стоявших в гавани. Говорили, что это дало ему несколько миллионов чистого барыша. Об этом много писали в газетах – и, разумеется, в очень сочувственном тоне: удачи подобного рода как нельзя более отвечают той мечте о славе, которую создает себе обычно большинство людей.

Но как мог Банни объяснить Эвнике, что для него важны были не самые деньги, что его заставляла принимать участие в этом деле та острая нужда в нефти, которую испытывала страна? Такая точка зрения, без сомнения, показалась бы Эвнике чересчур серьезной для восемнадцатилетнего мальчика. Поэтому он объяснил свои поездки в Парадиз нездоровьем мистера Росса и его желанием почаще видеть сына. Но это вызвало новый взрыв недовольства со стороны Эвники. Кого же Банни любит больше – отца или ее, свою возлюбленную? Однажды в порыве нетерпения она схватила его за плечи и энергично тряхнула, говоря, что если он откажется сопровождать ее на танцевальный вечер и опять уедет в свою пустыню, то она этого ему никогда не простит и найдет себе другого приятеля.

Ее жажда удовольствия не знала границ, ей всегда всего было мало. «Еще один танец! Еще один!» – умоляла она. А потом ей нужен был еще один бокал вина, а после – еще один поцелуй. Когда же Банни отказывался пить столько, сколько она требовала, она обижалась. Неужели же обещания, которые он давал своему отцу, он ставил выше ее просьб? И как могла она показываться с ним в обществе своих друзей, если он желал играть роль страшного скелета на веселом пиршестве?