Связь с агентурой всех уровней крайне затруднила начатая в июле 1941 года постепенная эвакуация из Москвы в глубинные районы страны отделов и управлений НКВД и военной разведки. Они были рассредоточены в Куйбышев, Чкалов, Уфу, Саратов, Киров, Новосибирск, Свердловск, Казань, Пензу, Молотов и Ульяновск. При штатной численности центрального аппарата Наркомата внутренних дел в 10 тысяч человек (фактически его численность не превышала 9 тысяч работников) эвакуации подлежали 7 тысяч, а при численности в 11 тысяч — 7,5 тысяч. К октябрю в Москве остались лишь оперативные группы от каждого из подразделений НКВД, аналогичная ситуация наблюдалась и в Разведывательном управлении генштаба. РУ отбыло в Куйбышев, а его центральный радиоузел — в Читу, что значительно ухудшило условия приема сигналов от маломощных агентурных раций. Следует отметить, что к октябрю этот вначале планомерный процесс приобрел характер неорганизованного бегства из столицы почти всех органов государственной и местной власти. Да и само руководство Наркомата внутренних дел мало верило в возможность удержания столицы. На случай ее оставления НКВД готовил три независимые друг от друга агентурные сети для подпольной работы, две из которых должны были собирать информацию, а третья имела террористическую направленность и предназначалась для уничтожения Гитлера и лиц из его окружения в случае их появления в Москве. Общее руководство их организацией осуществлял начальник 2-го (контрразведывательного) управления НКВД П. В. Федотов. В октябре 1941 года Москва осталась практически брошенной, что привело к панике среди населения и многочисленным актам бесчинств и мародерства со стороны уголовных элементов. Войска совместно с милицией навели в городе порядок, однако далеко не сразу. Этот период очень тяжело сказался на деятельности закордонных и зафронтовых резидентур и разведывательных групп, связь которых с Москвой внезапно прервалась без какого-либо заблаговременного предупреждения. Перерыв в связи деморализовал многих разведчиков, поскольку германская пропаганда неоднократно объявляла о падении советской столицы, что, казалось, подтверждалось отсутствием в эфире радистов Центра. Связь восстановилась лишь в середине ноября, причем опять-таки без объяснения причин. Трудно даже приблизительно оценить ущерб от прекращения поступления разведданных на протяжении трех недель. За этот период некоторые группы были потеряны, другие временно свернули свою деятельность и перешли только на прием. Советское руководство пыталось ободрить народ, однако пока что все оптимистические призывы звучали весьма неубедительно. Например, 6 ноября 1941 года Сталин в своей речи по случаю 24-й годовщины революции заявил: “Враг не так силен, как его изображают некоторые перепуганные интеллигентики. Не так страшен черт, как его малюют. Кто может отрицать, что наша Красная Армия не раз обращала в бегство хваленые немецкие войска? Если судить не по хвастливым заявлениям немецких пропагандистов, а по действительному положению Германии, нетрудно будет понять, что немецко-фашистские захватчики стоят перед катастрофой. В Германии теперь царят голод и обнищание, за 4 месяца войны Германия потеряла 4 с половиной миллиона солдат, Германия истекает кровью, ее людские резервы иссякают, дух возмущения овладевает… и самим германским народом, который не видит конца войны. Немецкие захватчики напрягают последние силы. Нет сомнения, что Германия не может выдержать долго такого напряжения. Еще несколько месяцев, еще полгода, может быть годик, — и гитлеровская Германия должна лопнуть под тяжестью своих преступлений”[333]
.В описываемое время мало кому верилось не только в оптимистично указанные Верховным Главнокомандующим сроки, которые, как известно, оказались весьма далеки от действительности, но даже в саму возможность победы. В числе сомневавшихся были и союзники СССР по антигитлеровской коалиции, с ужасом ожидавшие его падения и доступа рейха к новому богатейшему источнику природных ресурсов, включающих кавказскую нефть, украинский марганец и продовольствие. В этом случае континентальная блокада, которую пытался осуществить британский Флот метрополии, потеряла бы всякий смысл. Прибывшие в СССР военные миссии Великобритании и Соединенных Штатов Америки, вскоре также вступивших в войну, вели себя соответствующим образом.