Неистовые ревнители. Из истории литературной борьбы 20-х годов

Либединский и Фадеев подверглись критике за теорию «непосредственных впечатлений». Несмотря на то, что Фадеев трактовал эту теорию правильно, он обвинялся наравне с ее автором, потому что во всех своих выступлениях он брал под защиту Либединского и пользовался его терминологией. А. Камегулов в своем выступлении «Посредственная теория о непосредственных впечатлениях», опубликованном затем в сборнике его статей «На литературном фронте» (1930 г.), нанес, пожалуй, самый сокрушительный удар по этой теории. «Гегель указывает на то, – говорит Камегулов, – что непосредственные впечатления дают нам только единичное, но не дают нам всеобщего. Чтобы добраться до всеобщего, нам нужно размышлять, нам нужно вскрывать настоящую, истинную сущность вещей (Голос: «О чем и говорил т. Фадеев»). Нет, товарищи, Фадеев говорил не это. Он не понял Гегеля (или ему плохо объяснили его)»[490]. Продолжая критику взглядов Фадеева, Камегулов указывает на то, что теория «непосредственных впечатлений» «есть теория Бергсона, а не Маркса», что эта теория вредна, потому что «если встать на точку зрения Фадеева, согласно которой сущность общественных явлений вскрывается в искусстве непосредственными впечатлениями, то в искусстве отвергается тогда ведущая роль сознания, и оно становится жалким бытовизмом жалкого эмпирика»[491]. М. Гельфанд выступил с большим докладом «К критике творческой платформы налитпостовства», где говорит, что «непосредственные впечатления» позаимствованы Ю. Либединский у А. Воронского, критикует эту теорию и делает заключение: «Мы не говорим и как материалисты не можем говорить, что возможно какое-то познание помимо этих «непосредственных впечатлений», помимо чувственного познания мира. Но тот, кто хочет провозгласить «гегемонию» этой первичной низшей формы, тот делает объективно реакционное дело, тот скатывается к идеализму и интуитивизму…»[492] М. Гельфанд потребовал от напостовцев ясно ответить на вопрос: «Отказываетесь ли вы от теории непосредственных впечатлений или принимаете ее?»[493].

Лозунг «О срывании всех и всяческих масок с действительности» критиковался за односторонность, узость, которая приводит не только к творческим, но и к политическим ошибкам в изображении советской действительности. «Категорическое заявление Авербаха о срывании всех и всяческих масок, – заявил Камегулов, – отличается крайним невежеством. Требуя от пролетарских писателей творческой установки исключительно на срывание всех и всяческих масок, он замыкает их кругозор в узкий круг разоблачительных тем, выбрасывая за борт господствующие и ведущие тенденции нашего хозяйственного и политического развития»[494]. Признавая важность критического начала в творческом методе пролетарской литературы, Камегулов справедливо утверждает: «Но эта разоблачительная литература не должна становиться самоцелью (подчеркнуто автором. – С. Ш.), каковой она становится в уродливом освещении налитпостовства, когда ведущая творческая линия нашего строительства фактически выбрасывается из круга тематики пролетлитературы»[495].

Заканчивая свое выступление, Камегулов призывал: «Перед рабочим и крестьянским читателем писателю нужно не только срывать «все и всяческие маски», но и звать его на борьбу за завтрашний социалистический день истории»[496].