Неистовые ревнители. Из истории литературной борьбы 20-х годов

Литфронтовцы критиковали художественную платформу РАПП с точки зрения актуальности искусства. Они совершенно правильно обвинили напостовцев в игнорировании боевых жанров литературы – сатиры, очерка, публицистики. Справедливо взяли под защиту поэзию В. Маяковского и провозгласили его метод образцовым для пролетарской поэзии. Верно указывали, что из мировой классики надо брать для учебы не только великий опыт Л. Толстого и французских реалистов, но и опыт таких гигантов мировой литературы, как Салтыков-Щедрин, Гоголь, Гейне и Сервантес. Очень плодотворной была их борьба за отвергнутый рапповцами романтизм. «Надо рассеять фадеевскую легенду, – писал Г. Горбачев, – об абсолютно, якобы, осужденном Марксом романтизме, ибо романтизм бывал и упадочный, а бывал романтизм и подъемный, революционный, зовущий к борьбе и движению вперед»[500].

Но литфронтовцы критиковали рапповцев и за то, за что надо было их хвалить. Так, они полностью отвергали художественную платформу РАПП, не увидели в ней здоровую основу – ориентацию на реализм. Правильно указав на односторонность лозунга «учеба у Льва Толстого», они считали вообще вредной учебу у Толстого.

До каких крайностей доходили противники напостовства, видно из статьи «Долой толстовство» Л. Цырлина, где он ведет спор с Фадеевым по поводу его доклада «Долой Шиллера» и как пример отрицательной учебы у Толстого называет «Тихий Дон». «Так, Шолохов в «Тихом Доне» показывает внутреннюю жизнь своих белогвардейцев в таких общечеловеческих чертах, что эти герои не вызывают в его изображении ненависти читателя»[501]. Еще более разительный пример «левацкого» перегиба явили собой рассуждения А. Камегулова о вреде психологического реализма, ведущего «к беспартийной литературе»: «…явно беспартийный «Тихий Дон» Шолохова, идеализирующий кулачество (сначала провозглашенный налитпостовцами образцом пролетарской литературы), – все это является сигналом бедствия»[502]. Не поднявшись до понимания специфики искусства, излишне козыряя классовостью, литфронтовцы осудили один из принципов подлинно реалистического творчества – изображение жизни как общего в конкретном, отвергли глубокую мысль К. С. Станиславского, выраженную в его афоризме: «Когда играешь злого, ищи, где он добр», а самого Станиславского и тех, кто правильно воспринимал его афоризм —

A. Воронского и перевальцев, причислили к идеологам буржуазного либерализма, да заодно ударили и по рапповцам. «Станиславский проповедует классовый мир, он хочет примирить классовые противоречия, а т. Авербах, имея, очевидно, чрезвычайно отдаленное представление о действительно материалистической диалектике, принимает эту «кажущуюся» диалектической формулу за настоящую диалектику»[503], – дает наставления М. Гельфанд.

Да, заблуждения Литфронта были не менее серьезны, чем ошибки теоретиков напостовской школы. Вместе с тем представители «блока» существенно дополняли и исправляли художественную платформу РАПП. Они с большей убедительностью, мотивированностью, а не декларативно, как было у ранних напостовцев, отстаивали принцип партийности искусства, хотя и не без крайностей; они потребовали расширения творческих жанровых горизонтов советской литературы, так же как и обогащения понятия «учеба у классиков», освоения классического наследства. Кроме того, они с философских позиций подвергли критике идеалистические ошибки в теориях напостовской школы, произошедшие, как правильно отмечали представители Комакадемии, от невежества, от незнания основ марксистской философии. Резкого осуждения удостоились организационные неполадки РАПП: плохая работа с кружковцами, в Федерации советских писателей, отставание от требований науки, а также проявления бюрократизма, кружковщины, зазнайства, зажим критики.

Рапповские руководители увидели и осознали многие свои ошибки в результате острой полемики с Литфронтом. Но и опять, как всегда, они не признали открыто и честно эти ошибки. Видимо, их испугало то, что эти ошибки были слишком серьезны, что их было слишком много и признать их означало расписаться в собственной беспомощности, потерять авторитет в глазах четырех тысяч ведомых ими пролетарских писателей.

Выступивший с докладом «Наши творческие разногласия»

B. Ермилов обнаружил, как говорили о нем, блестящие способности оратора и полемиста. Из его выступлений видно, насколько вырос он и закалился как боец в беспрерывных сражениях с противниками.