Неизданная проза Геннадия Алексеева

– Поразительно! Вы работаете в отделе культуры и с таким пренебрежением относитесь к нашему национальному искусству, к памяти лучших ее представителей! Кроме того, у вас нет ясного представления, кто такая была Анастасия Дмитриевна! При жизни ее имя стояло рядом с именем Шаляпина! Она первая большая русская эстрадная певица! Недавно вышли пластинки с ее романсами! О ней говорят по радио! Ее фотографии показывают по телевидению! О ней пишут статьи в газетах и журналах! О ней читают лекции!

– Я понимаю, вы неравнодушны к Вяльцевой. Но повторяю, денег на серьезную реставрацию часовни у нас нет, и в ближайшее время они не появятся!

– Ну что же, спасибо за информацию!

Жизнь так ничтожно мала!

Выход один – писать о великом и вечном. И на века.

Не получается? Что делать!

Но все равно, все равно надо писать только о великом и вечном. И на века.

Нежданно нагрянули воспоминания о давно минувшем – о рыбной ловле. Утренние туманы над лесными быстрыми речушками. Корни деревьев, нависающие над глубокими омутами, шум воды на перекатах, жалобные крики куликов, осока, кувшинки, комары, серебристые бока хариусов… Потянуло назад, в молодость.

Мой роман – земной поклон Насте, которая вдохновила меня на сей подвиг, и городу, в котором я имел счастье родиться и прожить всю свою жизнь.

Красивое древнее женское имя – Сенефа.

Мои стихи (а теперь уже и проза) наполнены до болезненности острым ощущением времени. Всю жизнь я стою на холодном, пронизывающем до костей, не стихающем ветру времени, которому страсть как хочется сдуть меня в прошлое.

«Аримаспы и грифоны». Неплохое название для романа или пьесы. Или поэмы. Или кинофильма.

Нет, пожалуй, больше всего оно подходит для романа.

А не написать ли мне еще один роман?

Нет, пожалуй, это ни к чему.

Бедные одноглазые аримаспы беспрерывно воевали с грифонами, пытаясь отнять у них золото. Чем кончилась эта борьба, никто не знает. Известно только, что она была весьма продолжительной.

Кайрос – вот бог, которому надо молиться постоянно!

Утиный выводок на пруду Никольского кладбища. Утята крошечные, но очень бойкие. Плавают быстро. Иногда они целиком выскакивают наружу и скользят по воде, как это делают катера на подводных крыльях. Матушка наблюдает за ними с берега.

В соборе лавры молодые, уже увядшие березы. Троица.

Мне 52.

А ведь собирался помереть в 30, а после – в сорок, а после – в 50. Продолжаю наблюдать ход истории. Конца света все нет.

Были гости. Трое мужчин и шестеро женщин. Женщины – как на подбор. Все красавицы. Целый букет красавиц. Они пели мне дифирамбы, восторгались моими «бесчисленными талантами». Я сидел среди них и млел от наслаждения. Потом я читал отрывки из романа. И снова восторги, снова охи и ахи. Мужчины не отставали, вторили. Совсем я растрогался, совсем раскис.

Одно из навязчивых, часто навещающих меня воспоминаний раннего детства.

Фарфоровая тарелка с фиолетовыми цветочками, кажется, фиалками, по краю. В тарелке рисовый суп. Он вкусно пахнет лавровым листом. Я ем его с аппетитом (Хабаровск, 1936 год).

Вчера мне сообщили, что московское издательство «Современник» приняло к печати четвертую книгу моих стихотворений. М. А. мне надо в ноги поклониться. Я перед ним в неоплатном долгу. Сегодня начинаю окончательную перепечатку романа.

В гостях у М. А. Он читает мне свои последние стихи. Я читаю ему главу из романа. Обмениваемся комплиментами. М. А. только что из Штатов. Посетил Лос-Анджелес, Сан-Франциско, Вашингтон и Нью-Йорк. На обратном пути он заехал в Москву и зашел в «Современник». Там ему дали клятву, что мой сборник появится в 86-м. Стало быть, через два года будут одновременно опубликованы две мои книжки. В такое счастье трудно поверить. И стало быть, необходимо дожить до 86-го.

Самочувствие снова ухудшилось. Снова мне предстоит делать анализы, кардиограмму и проч. Количество поедаемых мною лекарств увеличилось.

Закончил перепечатку первой главы. Несмотря на тщательную предварительную правку черновика, при перепечатке появляются кое-какие изменения. Процесс редактирования может увлечь в бесконечность. Надо вовремя остановиться.

Учителя нужны дуракам. Умный и так всему научится.

Вдруг почувствовал, что мне перестал нравиться Блок. И ужаснулся. Может быть, это пройдет?

Не устаю восхищаться прелюдиями Шопена. Сегодня прослушал их дважды. Перепечатано 8 страниц романа.

Самолюбивый, тщеславный, склонный к мечтательности мальчик из заурядной мещанской семьи так и не выбился в люди.

Уильямс говорил, что вовсе не обязательно ездить в далекие страны, что можно всю жизнь просидеть дома, живя во вселенной. Вот и я просидел всю жизнь дома, взирая на вселенную.

Великий князь Михаил Михайлович, тот самый, который был первым похоронен в усыпальнице при Петропавловском соборе, оказывается, был женат на внучке Пушкина – Софье Николаевне Меренберг. Этот брак не был признан русским двором, и супругам пришлось жить в Англии.

Я не могу сказать, что одинок, – всюду же люди. Но я не могу не сказать, что жажду одиночества.