Неизданная проза Геннадия Алексеева

«Привет дорогим гостям – артистам А. Д. Вяльцевой и А. В. Таскину».

Аккомпаниатор Таскин, как ни странно, был похож на Анания Дмитриевича, а мама Анания Дмитриевича, родная бабка Вяльцевой второй, была похожа на Настю. Полковник же Бискупский со своими гвардейскими усами был похож на большого сытого кота.

Лет двадцать изображаю я скованного пленника Микеланджело. Лет двадцать я тужусь и не могу освободиться. Лет двадцать мне говорят: «Не тужься, смирись!»

Подходя к Никольскому собору, я увидел кошек, их было штук пять. Они вертелись под ногами у старушек-богомолок и явно ждали угощения.

В соборе было немноголюдно и сумрачно – горело лишь несколько тусклых лампочек. У амвона старенький седовласый священник тихим жалобным голосом читал евангелие. Его окружала небольшая толпа молящихся женщин. В алтаре, за царскими вратами, зажглись люминесцентные лампы. Вслед за этим загорелись люстры перед иконостасом. Собор быстро заполнялся людьми. Ставили свечи. Целовали иконы. Никола-Угодник висел высоко – под ним стояла скамеечка со ступеньками. Забирались на скамеечку, прикладывались губами к стеклу. Соборная служительница тряпкой то и дело вытирала стекло. Вытирала с усердием. Глядела сбоку, не остаются ли матовые пятна. И снова вытирала.

Квартира-музей Шаляпина. Сегодня открытие сезона. Некий молодой человек читает лекцию о Федоре Ивановиче. Рядом со мною Вяльцева вторая и Лена Ш. После нас приглашают на служебную половину. Здесь накрыт стол для почетных гостей. Пьем водку, закусываем солеными грибами и миногами. Музейные дамы рассказывают смешные истории из музейной жизни, а также из жизни Шаляпина и его родственников. Скоро из Парижа приедет дочь Федора Ивановича – Марфа Федоровна. По этому случаю на доме, в котором располагалась квартира, будет повешена наконец мемориальная доска. Как выясняется, музей пользуется большой популярностью, и в нем все время толпится народ.

Бывают и иноземцы. Бывают и высокопоставленные персоны. Последних всегда угощают чаем. Прошел слух, что прах Шаляпина хотят привезти из Парижа и предать родной земле не то в Питере, не то в Москве. Но слух пока не подтвердился. Время от времени в музее появляются безумцы, объявляющие себя сыновьями, дочерьми, внуками и внучками великого певца. Они причиняют работникам музея много неприятностей. Недавно приходил человек, назвавший себя учеником повара при Федоре Ивановиче. Он написал мемуары и просил помочь их опубликовать. От него с трудом отвязались. Какая-то старуха, которая пала ниц перед портретом Ф. И. кисти Кустодиева и пролежала неподвижно чуть ли не час с лишним. Едва уговорили ее подняться. А некоторые негодуют – зачем открыли музей предателя родины и эмигранта, который много лет пел для белогвардейцев. Иные же пишут анонимки – в музее русского гения засели «не те» люди и пора от них избавиться.

Час уже поздний. Гардеробщица заглянула в дверь и попросилась домой. Мы всё сидим, пьем водку, хохочем. Мое выступление о Насте состоится еще не скоро – 2 февраля. Сегодня 17 октября.

Первый «литературный» отзыв о романе. Наташа Галкина сказала, что весь полностью роман производит не меньшее впечатление, чем лучшие его эпизоды. Замечание было сделано только одно: эротические сцены из девяносто восьмого года почти не отличаются от таких же сцен из восемьдесят третьего – по мнению Наташи, должна быть ощущаемая разница. Того же мнения и Олег – Наташин супруг.

Посмотрим, что скажут другие читатели.

Пьяный одноногий старик сидел на деревянном ящике у пивного ларька. Рядом лежали его костыли. Волосы старца были седы и лохматы. Лицо было багровым. Бесцветные, широко открытые глаза глядели в бесконечность.

Продавец лимонов скучает в своем ларьке. Сидит, подперев рукой подбородок, и размышляет о чем-то. Перед ним лежат большие толстокожие лимоны. Их не покупают.

И все же мне кажется, что я не вполне созрел для смерти.

В литфондовской поликлинике у меня снимают электрокардиограмму. Почти год тому назад здесь и почти таким же образом снимали кардиограмму, а после на «скорой» повезли меня в больницу. Медсестра шутит, смеется. И я шучу, и я смеюсь, и мне тоже весело.

– Вы еще доживете до ста лет, – говорит сестра.

– Упаси бог! Зачем же столько! – отзываюсь я. – Мне бы лет пять.

Большой зал Филармонии. Моцарт, 17-я симфония. Шуберт, Месса.

Слушая Моцарта, думал о первой главе будущего второго романа. Слушая Шуберта, ни о чем не думал, просто наслаждался. Предо мною и чуть сбоку сидела Лена Ш. (места были в ложе). Я глядел на ее щеку, на ее ухо и на большой узел светлых волос на ее затылке.

Давно собирался съездить в Ольгино. Подумаешь, Ольгино! Оно же совсем рядом! Но не был, ни разу в жизни не был я в Ольгино почему-то. А сегодня вдруг взял и поехал. Но когда приехал, пошел дождь. Поэтому не рассмотрел я Ольгино как следует. Придется еще раз туда съездить.