Неизданная проза Геннадия Алексеева

Встретился с Ирэной. Она сказала, что перечитывает роман и что сейчас она замечает его недостатки: он написан слишком «густо» и читается с усилием, в нем слишком много эротических сцен, некоторые эпизоды выглядят лишними (ночное дежурство, прогулка по Александрии). Еще сказала, что этот роман, конечно же, не будет опубликован, но мне поскорее надо приниматься за второй роман, потому что я хороший прозаик.

Ем холодное, вкусное, ароматное, хрустящее антоновское яблоко. Тянет на воспоминания: где-то, когда-то, такое же холодное и хрустящее. Но почему, собственно, оно было холодным?

А ведь все дела мои сделаны! И можно теперь бить баклуши! Вот разве что второй роман… От скуки, для развлечения написать все же потихоньку второй роман. Он должен быть совсем не похож на первый, совсем не похож. Но можно и не писать его. ДОСТАТОЧНО МНЕ И ОДНОГО РОМАНА.

Как это чудно – знать, что все дела твои сделаны.

Человек в синей чалме у автобусной остановки на Литейном. У человека длинные черные висячие усы. Он в сапогах. На сапогах – галоши. Человек побывал в Мекке, поклонился Каабе и теперь стоит здесь, на автобусной остановке. Такой представительный человек, в такой экзотической чалме и в таких смешных старомодных галошах.

Вдруг заметил – в романе моем есть нечто от «Идиота» Достоевского. Герой – чуточку князь Мышкин, героиня – немножко Настасья Филипповна, а Ковырякин очень смахивает на Рогожина.

Роман прочитан Сашей Т. Оценка высокая. Сюжет и стиль вполне хороши. Замечания: середина романа слегка пропадает – ей не хватает динамизма, монолог Ковырякина в трактире выпадает – он не связан стилистически со всем остальным, некоторые сюжетные линии слишком рано обрываются – они могли бы протянуться через весь роман.

Запах мандаринов – с раннего детства новогодний запах. Но до Нового года еще целый месяц.

Проза, лишенная прямой речи, хотя бы мысленной речи, непременно оказывается скучной. Проза, лишенная сюжета или иного каркаса, в большинстве случаев оказывается плохо перевариваемой. Пространные тексты тем или иным способом должны быть организованы. (А ведь и я когда-то соблазнялся хаосом.)

Тверь.

Улицы старого города. Низкие деревянные избы в три окна по фасаду. Резные наличники. Скамейки у ворот.

Галки, голуби, вороны, воробьи. Церковь XVI века – «Белая Троица». Остатки Ново-Михайловского монастыря. Собор в неорусском стиле начала века. Все стекла выбиты. В окнах видны пустые заплесневевшие стены. Разорение, запустение, тлен. Рыбаки на льду Тьмаки. Лед тает – там и сям лужи и полыньи. Здание, похожее на школу. У входа надпись: «Институт приборной автоматики». В садике перед фасадом покрашенные серебряной краской бюсты Пушкина, Николая Островского и Крылова. Рыжий с белым пушистый кот долго и осторожно подкрадывается к голубю. Вот он замер – прыгнет или не прыгнет? Не успевает прыгнуть – голубь улетает.

Читаю отрывки из романа княгине. Она взволнована. «Это лучшее твое творение! Все, что было раньше, – прелюдия к этому!»

Я тоже взволнован.

Княгиня провожает меня на вокзале. Я вижу ее лицо в запотевшем окне вагона. Она что-то говорит, но я не слышу – что. Поезд трогается – лицо княгини исчезает. Четыре часа еду до Питера и читаю «Пушкина» Тынянова. Тынянов молодец.

Скромная, милая девица. Опустив ресницы, подала мне тоненькую школьную тетрадочку в голубой обложке. Почитал. Хорошие стихи. Очень недурные стихи. И все будто списаны с Цветаевой.

Подслушанный разговор.

– Флотская шутка – она бывает острая, и не надо на нее обижаться. Я на флоте служил и люблю флотские шутки. А ты обидчивый очень. Вот если бы ты на флоте служил, ты бы не обижался. Флотская шутка – она, брат, такая. Она бывает очень острая.

Мне нельзя спешить, и я живу неспешно, медлительно, степенно. Хожу тихо, не бегаю по лестницам, не догоняю автобусы и трамваи. Едва забуду – в груди моей вспыхивает пожар. Глотая таблетку нитроглицерина, говорю себе: «Дурачок! Куда ты спешишь? Зачем спешишь? Ты что, позабыл? Все дела твои сделаны!» Между тем у меня появилось, и немалое. Во мне шевелится второй роман. Не думаю я сидеть без дела.

Гардеробщик в столовой. Маленький, юркий, тщедушный, с остатками курчавых седых волос, обрамляющих круглую, розовую, вполне голую плешь. Он пьян. Он делает ненужные, нелепые движения руками и ногами. Он сообщает мне, как старинному своему знакомому:

– Человек умер! Сорок четыре года! Печаль! Под ножом умер – операции не перенес. Сорок четыре года! Да! Валерка его звали. Совсем был сопляк. Мне вот уже шестьдесят пять грохнуло – пять лет как на пенсии. Понимаешь? Валерка умер! Сегодня хоронили. Сорок четыре года! Понимаешь?! В столовой у нас работал поваром. Лучший был повар в районе! Да!

Фильм «Маршал Жуков». Любопытно. О начале войны вполне откровенно. Сталин даже не знал, где проходила линия фронта. Связи почти не было. Армии одна за другой попадали в окружение. Была паника, была неразбериха, был полнейший хаос. Однако кое-кто упорно продолжал воевать, и немцев это изумляло.