Неизданная проза Геннадия Алексеева

Рядом с Домом творчества располагается летняя резиденция какого-то детского сада. С утра до вечера оттуда доносится детский гомон – крики, визг, смех и плач. Иногда дети поют песни. Погода стоит теплая, и окно мое все время открыто. Под этот шум я и работаю. Но он не раздражает. Даже доставляет удовольствие.

Оглядев внимательно столовую, я не обнаружил в ней ни одного поэта, ни одного прозаика, ни одного драматурга – сплошь критики, литературоведы и переводчики. Множество всякой публики липнет к литературе. Временами из-за нее самой литературы и не видно почти.

Тысячи ликов одного и того же моря. Сегодня полнейший, абсолютный штиль. Вышел на пляж и изумился: небо было белое, покрытое прозрачной дымкой, а моря попросту не было – оно совершенно слилось с небом. Оно было беззвучно и неподвижно. Лишь иногда к берегу подползали сонные, медлительные, маленькие, неизвестно откуда взявшиеся волны. В тишине были отчетливо слышны смех и крики купавшихся, музыка из транзисторов и магнитофонов. В эти звуки вплетался пульсирующий шум проезжавших по шоссе машин.

Половина второго ночи. Я еще работаю. У лампы порхают мошки и мотыльки. Издалека, со стороны моря, доносятся раскаты грома – к Комарову приближается гроза. Раскаты всё громче. Вот зашуршал дождь. Выключаю лампу, открываю дверь балкона, наслаждаюсь свежим воздухом, звуками грозы и вспышками молний.

На платформе жду электричку. Неподалеку на лавочке сидит парочка – еще совсем молодой мужчина лет 30–35 с довольно приятными тонкими чертами лица и уже немолодая женщина лет 50 с лицом грубым и некрасивым. Оба пьяны. Женщина обнимает мужчину за шею, кладет голову ему на плечо и что-то тихо говорит. До меня донеслись слова: «За что ты бил-то меня, дурачок? Сам уже не помнишь?»

Кто-то сказал, что Есенин был Распутиным в поэзии. Неплохо сказано.

Есть культура, есть полукультура, есть псевдокультура, и есть антикультура. Эту формулу можно упростить: есть культура, и есть все остальное.

Рахманинов и Бунин. Первый, осознав, что музыка стала анахронизмом, перестал творить. Второй был уверен, что в русской литературе остался он один, и продолжал писать с упорством поразительным.

Обидно, когда самоуверенный невежда поносит то, что он в искусстве не в состоянии понять. Когда же поношение исходит из уст человека, по всем признакам не дикого, то становится страшно. И за искусство страшно, и за людей.

В августовском номере «Невы» опубликована очередная подборка моих виршей. Это самая крупная журнальная публикация из всех, что у меня были, и, может быть, самая лучшая.

Возник очередной спор о модернизме и реализме. Я, естественно, горой стоял за модернизм. Один из спорящих заявил: «Да обо всех этих новациях лет через 50 никто и вспоминать не станет!» И страстно захотелось мне увидеть, что будет лет через 50.

«Конец света» еле движется. Не оставляет меня чувство, что все это не то, не то… Мука мне с ним, с этим «Концом».

Прочитал старые свои стихи. Показались они мне плоскими, бледными, скучными.

Соседка по столу Людмила Сергеевна прочитала «Зеленые берега». Восхищена. Сказала, что роман написан великолепно, что главная героиня неотразима, что из романа получился бы отличный фильм (это мне уже говорили).

А супруг ее, ненавидящий всякие новшества в литературе, роман мой читать не желает. Он говорит, что надо писать так, как пишет Валентин Распутин. Что народу нужна суровая правда и больше ничего. В молодости он работал в редакции «Нового мира» и частенько вспоминает Твардовского.

Тот машинист, который задавил Елену Рывину, лежит в больнице с сильным нервным расстройством. Он увидел, что кто-то переходит пути, но было уже поздно. Остановив состав, он бросился назад и был потрясен увиденным. Говорят, молодой парень – ему 26 лет. Теперь не забыть ему этого никогда. Всю жизнь этот ужас будет ходить за ним по пятам.

Опять читал фрагменты из «Конца» Г. Гампер. Очень хвалила. Сказала:

– Это обязательно надо закончить! Говорила я тебе когда-то, что из тебя выйдет хороший прозаик. И вот он вышел. Пиши! И плюнь на все сомнения!

«Зеленые берега» прочитал сосед по столу. Сказал, что роман написан мастерски, но подобная литература ему не по душе, что он любит более спокойную, реалистическую прозу, что ему не нравится смешение реального и фантастического (оказывается, именно поэтому ему не нравится «Мастер и Маргарита»).

Конкретные претензии:

1) Герой романа слишком занят собой. Его самовлюбленность неприятна.

2) Чрезмерно много эротических сцен.

3) Неудачен конец романа.

4) Тема смерти в романе господствует. Это культ смерти. Это упоение смертью. Это декаданс.

Сказал также, что роман, безо всяких сомнений, не будет опубликован.

Давно собирался в Выборг и наконец собрался.

Но в последний момент засомневался: Может быть, все-таки не ездить? Что я там не видел? Ничего там, конечно, не изменилось. Всё там, конечно, стоит на своих местах. А на это уйдет целый день. Может быть, лучше посидеть дома и поработать? Написано мало, и скоро надо покидать Комарово. А в городе писать будет трудно, в городе много не напишешь!