Неизданная проза Геннадия Алексеева

– Моим знакомым страшно хочется выдать меня замуж. Но ко мне всё молоденькие липнут. А на фиг они мне? Был у меня хахаль. На два года моложе. Любил вроде. И деньги у него водились. И красивый был. Чуть не выскочила за него. Но его на север отправили, и я с ним не поехала. Может быть, и зря. Как ты думаешь?

И еще вспомнил. Часа в три ночи она сказала, что ей хочется курить. Встал, включил свет, взял сигарету и спички и подал ей.

– Раскури! – велела она. Чиркнул спичкой, сделал затяжку и вставил мундштук сигареты в ее приоткрытый рот. Сидел на постели и смотрел, как она курит, щуря глаза и выпуская дым мне в лицо. Рядом на стене другая Сюзи, совсем еще молодая, прекрасная венецианка Сюзи тоже курила, глядя на меня серьезно и выжидающе.

А часа в четыре она сказала, что ей надо бы сходить в туалет, но вставать страсть как неохота.

– Чем же я могу помочь тебе? – сказал я. – Если бы у тебя был ночной горшок, я бы его подал. Могу подставить тебе ладони. Но потечет на простыни.

Она засмеялась. Потом перелезла через меня (лежала у стены) и пошла в уборную. Через минуту вернулась, снова перелезла через меня и снова улеглась рядом, положив голову мне на грудь.

– Что-то не спится, Алексеев, – сказала она.

– Да, совсем спать не хочется, – ответил я. – А тебе не кажется, что ты моя жена? – спросил я, помолчав.

– Кажется, – ответила она и опять тихо засмеялась. – Вот уже 21 год, как я жена, но почему-то мы так редко встречаемся. Глупость какая-то.

Таинственный Фет.

То ли еврей, то ли полуеврей-полунемец. Однако русский поэт, мистик, романтик, ненавидящий все земное и материальное, однако убежденный атеист. Величайший, изощреннейший лирик, однако делец, расчетливый хозяин и эконом.

Его мать, по его словам, оба его брата и сестра сошли с ума. Его стихи многим казались безумными. Женщина, которую он любил, из-за него и погибла. А жену он себе выбрал некрасивую, но богатую. Был горд и знал себе цену. Но будучи уже старцем, постоянно унижался перед Константином Романовым, получив звание камергера, таскался в камергерском мундире куда надо и не надо.

Несколько раз Россия забывала его почти полностью, но снова вспоминала.

Некий Зайцев написал в 1863 году о Фете, что «он в стихах придерживается гусиного миросозерцания».

Что напишут о Фете в 2063 году?

Перечитал написанные в Комарове страницы «Конца света». Сегодня они мне не противны.

И еще. Она сказала, что два года была жгучей брюнеткой, что светлые глаза очень эффектно смотрелись рядом с черными волосами, что всем это нравилось и ей тоже.

Представил ее с черными кудрями и подумал, что, наверное, это и впрямь было эффектно.

– Покрасься так снова! – попросил я, и она обещала покраситься!

И еще она мне говорила:

– Пришлось однажды делать аборт – мой хахаль был не очень осторожен. В больнице врачи удивлялись: «Почему вы не хотите иметь детей? С такими-то бедрами! Ваше тело идеально устроено! Вам бы рожать и рожать! Многие женщины позавидовали бы вам!»

– А тебе действительно не хочется детей? – спросил я.

– Не то чтобы совсем не хочется, но желания особого нет, – сказала она. – Вот если бы у меня был муж и он очень бы хотел ребенка, я, конечно, родила бы. И, наверное, была бы хорошей мамашей. Так мне кажется.

Орловско-Брянские земли подарили России множество талантов: Тютчев, Тургенев, Фет, Лесков, Бунин, Андреев. И Настя моя здесь родилась. Еще будучи отроком, прожил я в Орле 4 месяца. И месяцы эти остались в моей памяти навсегда. Все собираюсь съездить в Орел…

Послал в Выборг два письма. Эк меня прихватило однако (!), но ответа нет. А позвонить ей нельзя, пока она в отпуске.

Ирэна вернулась из Сочи красивой до неприличия. На лице ровный, мягкий, светло-коричневый загар. Над лицом – совсем светлая, золотистая кокетливая челка – волосы выгорели на солнце. А под челкой светлые, серо-голубые чудесные глаза. Вся она светлая, сияющая и слепящая. Когда увидел ее выходящей из метро – просто обомлел. Кого же я сейчас больше люблю? Настю-покойницу? Сюзи? Или Ирэну? А чуть поодаль стоит Гретхен. Она тоже хороша. Или всё это не любовь, а только одно восхищение?

Василий Жуковский сказал: «Нет ничего выше, как быть писателем в настоящем смысле».

Чуть ли не с детских лет тщусь я быть писателем в настоящем смысле. Стал ли я им?

Кабы знал я доподлинно, что стал, умер бы без робости хоть сию же минуту.

Ездил с Анютой в Гатчину. Дворец наконец-то начали восстанавливать. Уже открыто для обозрения несколько залов. Парк очень хорош, хотя восстановлен едва ли наполовину. В городе безжалостно сносят старые деревянные дома. На их месте воздвигают новые, стандартные и безобразные. Гатчина становится типично провинциальным, неуютным, безликим городком. Грустно.