Неизданная проза Геннадия Алексеева

В девятнадцатом веке образованные россияне толклись в Западной Европе, особенно в Германии. Будучи там, даже самые завзятые русофилы восхищались всем тамошним. А. Н. Островский писал, находясь в Германии в 1862 году: «Есть такие города, например Франкфурт, что не знаешь, как его описать, какими словами восхвалить, как есть красавец!» А вернувшись восвояси, они говорили с гримасой отвращения:

– О, эта скучная, благопристойная, уютненькая Европа! О, эти жалкие, чистенькие немцы!

Возник соблазн круто изменить свою «семейную» жизнь. Может быть, я и впрямь протяну лет 10?

После долгого перерыва поклонница из Воронежа прислала длинное-предлинное послание. И опять – исповедь. И опять я ощущаю себя священником. Но я не священник. Я слаб духом и грешен. Стихи мои сбивают с толку хороших людей.

Писать мне любят женщины с неустроенной жизнью. Их волнуют возвышенные темы. Они и мне, и себе без конца задают один и тот же вопрос: как жить? А когда жизнь у них устраивается, когда они выходят замуж и начинают рожать детей, они перестают мне писать. Им становится ясно, как жить.

Наконец-то появилась новая книга о Мельникове. Сколько он мог бы еще создать во славу зодчества и отечества!

Муравьи загрызли большого красивого жука. Теперь они начинают восхищаться остатками его панциря.

Мужество этого человека всегда было для меня примером.

В «Архитектуре моей жизни» без ложной скромности и жеманства он любуется своими творениями и говорит: я – гений.

«Не оступись, современник, на тысячу лет вспять, будь сам по себе в своем веке!»

«А может ли быть счастье без произведений?»

«Творчество – тайна, и как бы красноречиво мы ее ни объясняли, она не объяснится и всегда останется тайной, к нашему счастью».

Позвонила Вяльцева вторая. Сказала, что заходила в лавру и видела мои астры на могиле Вяльцевой первой.

Ресторан на крыше «Европейской». Лидвалевский интерьер сохранился почти полностью.

Витражи. Лепные рельефы. Пальмы в кадках.

Вежливые официанты. Каждый в черном смокинге и с салфеткой через руку. Учтивый метрдотель (правда, женщина).

Всё как в «Зеленых берегах». Только в романе описан не «верхний», а «нижний» ресторан «Европейской». И рядом со мною сидит не красавица Ксения, а красавица Ирэна.

Официант приносит бутылку шампанского в серебряном ведерке со льдом. Появляется тарелка с миногами и черной икрой. На столе рядом с ведерком пурпурные розы в высокой хрустальной вазе. Легкий ужин в добром старом стиле.

На эстраде небольшой оркестр. Звучит танго. Ирэна приглашает меня танцевать. Танцуем. Щека Ирэны прижимается к моей бороде. Чем не сладкая жизнь?

Великий Рим восемь веков боролся с варварами и собственными рабами. Но не устоял. Когда готы осаждали город, к ним сбежались 40 000 рабов. Через тысячу лет потомки готов стали поклоняться жалким обломкам разрушенной грандиозной цивилизации.

Апостол Павел делил всех людей на телесных, душевных и духовных. Я душевный, но не духовный. На Бога я взираю с уважением, но не верю в него.

И вот редкое теперь для меня благостное уединение среди моих книг, моих картин и моих мыслей. Взял с полки томик Ахматовой. Полистал. Приятные дамские стихи. Но это недурно сказано: «Всего прочнее на земле – печаль».

Сегодня 28 сентября. Прошел ровно месяц с той фантастической ночи в Выборге. Ответа на свои письма я не получил.

В телефонной будке почему-то пахло рыбой.

Хорошо, когда в храме пусто. Никто не мешает благоговеть.

Из-за угла медленно и торжественно выкатилась пустая водочная бутылка.

Одевался я как попало. Мне было наплевать, как я одет. Но однажды, выйдя на улицу, я увидел, что все мужчины одеты совершенно одинаково и не так, как я. Я почувствовал себя как-то неуверенно и неуютно. Захотелось быть таким же модно одетым, изящным и вполне современным. Я направился к ближайшему магазину, но, увы, не обнаружил там ничего модного. Я зашел в следующий магазин, но и там продавали только вещи, давно вышедшие из моды. В третьем магазине обнаружил то же самое.

«Где же продаются эти элегантные куртки, брюки и ботинки? – недоумевал я. – Все одеты безукоризненно, а в магазинах ничего нет!» И я стал бегать по магазинам как угорелый. Наконец мне удалось кое-что приобрести, не самое модное, но все же вполне приличное, вполне терпимое. Теперь, выходя на улицу, я не чувствую себя розовым слоном. Сливаясь с толпой модников, я испытываю удовольствие, я чувствую себя уверенно и уютно. Завидя небрежно и старомодно одетого субъекта, я смотрю на него свысока. Я оглядываю его с презрением и жалостью.

Приснился Христос. Маленький, как подросток. В чем-то белом. И весь светится. Запомнился острый приступ восторга, немыслимый для меня наяву. Кажется, я упал на колени, кажется, глаза мои наполнились слезами. И тут же я проснулся. Но почему я сразу догадался, что предо мной Христос?