Неизданная проза Геннадия Алексеева

По небу все летели на восток лоскутья серебристых облаков. Звезды отважно ныряли в них, но вскоре выныривали, а после снова ныряли.

– Редкостная ночь! – сказал я.

– Редкостная, – согласилась она. – Они принесли это с собою.

– Зачем вам это все? – спросил я.

– Надо! – ответила она и даже не засмеялась.

«Странные какие, – подумал я. – С ними нельзя хлопать ушами, с ними нельзя слюни распускать. И ворон считать с ними не следует».

В последние два месяца чуть ли не каждый день я говорю себе: «Вот теперь можно и умереть! Вот теперь мне ничего больше не надо!»

Наверное, это и есть настоящая жизнь, ты твердишь себе ежедневно: «Вот теперь можно и умереть».

Встреча с Лито Клуба на Полтавской. Слушали уважительно и, кажется, увлеченно.

«Трудно ли писать верлибром?»

«Почему вы стали писать верлибром?»

«А вы не боитесь того, что многие ваших стихов не поймут?»

«А вам не кажется странным, что все современные поэты избегают верлибра?»

Высказывались:

«Это очень интересные стихи, очень своеобразные стихи».

«Это очень честные стихи, без притворства».

Некто Ф. Литератор. Кажется, переводчик. Немолодой. Некрасивый. Неуклюжий. С выпуклыми подслеповатыми глазами за выпуклыми стеклами очков, с бабьими покатыми плечами, с бабьим обширным задом. Почему-то представил себе отроком-паинькой, маменькиным сынком, гогочкой, таким же неуклюжим, таким же невзрачным, в таких же очках. А ведь я тоже был неуклюжим отроком. Правда, без очков.

После долгого перерыва прочитал кусок «Зеленых берегов» – эпизод гибели Ксении. Прочитал внимательно, тщательно и придирчиво и не обнаружил ни одного огреха, ни одной шершавой фразы, ни одного лишнего слова. Неужели это и впрямь так хорошо?

Прочитал и расчувствовался. И слеза меня прошибла.

Во время Второй мировой войны руины Помпеи подверглись бомбардировке. Дело, начатое Везувием, то ли немцы, то ли американцы решили довести до конца.

Гибель Помпеи, Геркуланума и Стабии была репетицией светопреставления. При раскопках обнаружились волнующие подробности.

Около Геркуланских ворот погибла мать, пытавшаяся убежать с тремя детьми, младенца она прижимала к груди, а две девочки бежали рядом, уцепившись за ее платье. В казарме гладиаторов нашли останки богато одетой, украшенной драгоценностями молодой матроны, пришедшей на свидание к своему возлюбленному. Жрецы храма Изиды, пытаясь спасти священные реликвии, спрятались в подвале одного из домов. Там они и погибли – все до одного. В доме Везония Прима осталась на цепи несчастная собака…

Визит Анастасии Дмитриевны младшей. Пришла с букетом желтых хризантем, сидела долго. Говорила много. В основном о своей дочери Татьяне.

Осень нынче весьма хороша. Она такая же теплая, как и прошлогодняя, предсказанная и описанная мною в «Зеленых берегах».

Лена Ш., ее старший сын и две ее невестки – обе медички. Читал им отрывки из «Конца света». Слушали, благоговея.

Опоздал на свидание. Ирэна сделала мне выговор. Я обиделся. Мы поссорились. Я ушел. И весь вечер страдал. И ночью просыпался неоднократно, продолжал страдать. На другой день позвонил ей. Она обрадовалась моему голосу и сказала, что виновата, что просит у меня прощения. А я сказал, что она ничуть не виновата, что виноват только я и поэтому должен просить у нее прощения. Но она заявила тогда, что не желает этого слышать, потому что без всякого сомнения – она страшно передо мной виновата. Но я не согласился с нею и стал утверждать… И мы снова чуть не поссорились.

У тротуара стояла «скорая помощь», Кабина ее была пуста. Поблизости никого не было видно. Но из кабины доносилась тихая музыка. Кажется, «Неоконченная» Шуберта. Постоял, послушал. Пошел дальше.

Она была глупа и умнеть не желала. «И не умней, не надо, – говорили ей. – Глупость тебе так идет!»

«Зеленые берега» прочитал член редколлегии «Невы» Д. Роман привел его в восхищение. Но главный редактор склоняется к тому, что «Берега» печатать не следует, для чего есть много причин. Однако рукопись мне не возвращают. Ее читает еще кто-то из редколлегии.

Человек с валенками. Валенки большие, черные. Они связаны черной бечевкой. За эту бечевку человек их и несет. Они покачиваются. Они очень хороши. Они совершенно новые. И все это означает, что надвигается зима.

Апраксин переулок. Тир, устроенный в подворотне.

Объявление: «Все винтовки пристреляны по центру». Из динамика громкий голос Пугачевой… Парень в большой лохматой шапке, не торопясь, степенно целится. Падают подстреленные лебеди, подпрыгивает краснощекий клоун, вертится ветряная мельница.

Парень стреляет метко. Пугачева поет замечательно.