Неизданная проза Геннадия Алексеева

Вид города из окон моей кафедры с высоты седьмого этажа. Крыши, крыши, трубы, телеантенны, шпили, купола, крыши, крыши, снова шпили и телевизионная башня, на все взирающая свысока. Однако облака выше башни, и они поглядывают на нее с усмешкой. Людей и машин не видно – они прячутся в ущельях улиц. Пейзаж выглядит неподвижным. Только вдалеке, сбоку, где-то у порта из полосатой трубы электростанции извергаются клубы белого пара. Эту картину я вставил в «Зеленые берега». Находясь на службе, я любуюсь ею постоянно.

Еще одна вылазка арабских террористов. Угнали самолет. Когда их пытались обезвредить, забросали пассажиров гранатами. Погибли 50 человек, в том числе женщины и дети. Тупая человеческая злоба. Даже подлостью это не назовешь. Даже гнусностью это не назовешь. Нет этому названия. И тянется эта мерзость уже десятилетиями.

Заказываю книги в Лавке писателей на будущий год. В карточках интересующих меня публикаций ставлю свой номер. Некоторые карточки уже сплошь заполнены номерами, например у сочинений Сименона. Наткнулся на карточку нового издания стихов Александра Чака. Здесь стояло всего лишь два номера. Поставил свой – третий.

Карточки эти – штука коварная. Культурный уровень литераторов отражается в них, как в зеркале. Даже неловко их перебирать. Будто залезаешь в чужие души.

Приснился страшный сон. Какое-то чудовище, похожее на слона, преследовало меня и искало меня повсюду. Я от него прятался, изнемогая от ужаса. Иногда я видел его совсем близко, но чудовище меня не замечало. Оно было неповоротливо, и зрение у него было, вероятно, неважное. У меня был заряженный пистолет. То и дело я проверял его – вдруг он все-таки не заряжен? Вынимал магазин, высыпал на ладонь патроны, осматривал их тщательно, снова вставлял патроны в магазин, думая при этом: «Слишком маленькие пули! Они не смогут свалить чудовище. Они ему не опасны!» И опять прятался, и опять выглядывал откуда-то и видел пробегающее поблизости чудовище, и опять ужасался. Когда проснулся, обнаружил, что лежу на левом боку.

Зашел в редакцию «Невы». Главный редактор болен, а редактор отдела прозы, некто Лурье, которому отдали мой роман, еще и не начинал его читать.

Человек, который говорит, почти не произнося гласных звуков. «Првно дмшь. Кжс нчс. Дрьма кргм мнго. Кжс нчс. Нпрсно смневшся».

Это похоже на звериное рычание.

В автобусе везли кошку. Она сидела в корзине, прикрытой тряпкой. Голова торчала наружу. Сначала кошка время от времени тихонько мяукала. Потом она стала мяукать чаще и громче. Потом она стала протяжно выть. После она стала орать дурным, страшным голосом, будто ее мучили самым издевательским, садистским образом. Пассажиры терпеливо слушали.

– Сумасшедшая какая-то кошка! – сказал кто-то.

– Наверное, она первый раз едет в автобусе! – заметил еще кто-то.

– Таких впечатлительных кошек надо возить на такси! – произнес третий пассажир.

– Совершенно верно! – согласился с ним четвертый пассажир. – Таких нервных кошек нельзя пускать в автобус.

«Интересно, сколько она сможет так проорать?» – подумал я. Но тут автобусный маршрут закончился и кошку вынесли на улицу. Некоторое время с улицы были слышны ее душераздирающие вопли.

У тротуара возвышался снежный сугроб продолговатой формы. Приглядевшись, я догадался, что это не сугроб, а машина, заваленная снегом. «Само самой так получилось или ее нарочно завалили? – подумал я с интересом. – Скорее всего, нарочно, – решил я, – пошутили так над машиной».

Поэзия пасмурного декабрьского утра.

Леонид Андреев и Эдвард Мунк. Живопись и графика Мунка могли бы служить иллюстрацией к прозе Леонида Андреева.

Григорий Распутин погубил русскую монархию. Это имело серьезные последствия, очень серьезные последствия, чрезвычайно серьезные последствия. (Надо еще раз посмотреть «Агонию»).

Гипсовый бюст Аполлона Бельведерского в большой пустой, чистой комнате, освещенной мягким рассеянным светом пасмурного зимнего дня. Есть в этом что-то волнующее, какая-то тайна.

Человек с согнутой, странно торчащей неподвижной рукой в белой перчатке. Наконец догадался – это не рука, а протез.

Жду на лестнице в бывшем училище барона Штиглица (стажируюсь в училище уже третий месяц). Передо мною по лестнице подымается девушка. Почему-то у нее совсем голые ноги, и она в шлепанцах. «Странно, – думаю. – Вовсе странно». Наконец сообразил: «Это натурщица! У нее перерыв, и она, наверное, направляется в уборную».

«Энциклопедия символизма».

Книга издана в Париже в 1979 году и переиздана (переведена на венгерский и дополнена) в Будапеште в 1984 году.

Долго не мог от нее оторваться.

Цветные репродукции с полотен Пюи де Шаванна, Бёклина, Россетти, Бари Джонса, Климта, Мальчевского, Мухи, Ходлера, Моро.

Две неизвестные мне картины Россетти. На обеих изображена его муза – Элизабет Сиддаль.

Вот она какая была! Беломраморное лицо. Пышные, волнистые рыжие волосы! Неподвижный завораживающий взгляд больших голубых глаз. Ярко-алый, необычной формы рот, похожий на некий редкостный цветок. Тут есть отчего потерять рассудок! Тут есть что воспевать!