Неизданная проза Геннадия Алексеева

И вот вчера мне снова их подарили, и я снова их прочитал, и они понравились мне еще больше. И есть в этой истории с потерянными и вновь обретенными «Александрийскими песнями» какая-то таинственность.

Изощренный и вдохновенный искусствоведческий анализ гойевских «мах» (здесь их называют «цыганками»). И жалко способного аналитика: как любит он живопись, как тонко и глубоко ее чувствует, а вот живописцем все же не стал – обречен комментировать то, что создают другие. Для того чтобы стать хорошим искусствоведом, надо быть от природы лишенным самолюбия или надо найти в себе силы, чтобы лишиться его.

Невозможно представить себе Чехова без пенсне. И вот портрет его (наброски Серова и Левитана) с «голыми» глазами. И это не Чехов, совершенно не Чехов – какой-то мелкий, посредственный, случайный человек. Не для того ли он и носил пенсне, чтобы быть похожим на Чехова?

Я стал отвратительно самодовольным. Бывало, если месяц-другой не идут стихи, меня охватывает беспокойство. А вот уже почти год ни стихов, ни прозы, а я спокоен. Неужто и впрямь творческая энергия моя иссякла?

Уолтер Лорд, «Последняя ночь „Титаника“». Спокойное повествование о кошмарном событии. Неизвестные мне ранее обстоятельства:

«Титаник» был не только самым большим, но и самым роскошным пароходом начала века.

Все погибшие (1500 человек) были пассажирами 3-го класса.

В течение двух с половиной часов, пока корабль тонул, в десяти милях от него неподвижно стояло другое крупное судно, которое не оказало никакой помощи. До самых последних минут на «Титанике» играл корабельный оркестр.

Вместе с родителями утонули дети (53 человека).

На дно океана погрузился также бесценный манускрипт «Рубайата» Омара Хайяма.

Самое загадочное во всей этой печальной истории то, что за 14 лет до катастрофы некий Морган Робертсон опубликовал роман, в котором было подробно описано все то, что стряслось с «Титаником». И даже название лайнера он почти предсказал. В романе гигантский корабль назван «Титан».

С «Титаника» начались великие ужасы двадцатого столетия. Его гибель – эскиз грядущего светопреставления.

И опять мои стихи опубликованы в «Неве». Шесть неплохих стихотворений. Подарок к Новому году.

Урожай этого года довольно обилен: две книжки и две журнальные публикации.

А «Зеленые берега» читает Д. Гранин (по просьбе М. А.).

1987

Одной античной культуры человечеству вполне хватило бы. Рядом с нею все остальное выглядит необязательным.

Дед Мороз на самодельном новогоднем плакате. Толстенький, губастый, со взъерошенной бородой. Очень смешной Дед Мороз. Рядом с ним такие же смешные часы с маятником и не менее смешная покосившаяся елка. Снегирь на елке тоже смешной.

Хамоватая кассирша в галантерейном магазине. Она сердита. Она недовольна покупательницей.

– У, ё-ка-лэ-мэ-нэ! Чего она подходит за вторым чеком? Опупеть можно!

Стужа стоит лютая.

По ночам морозы до сорока градусов. Весь город заиндевел. Птицы исчезли – то ли все замерзли, то ли куда-то попрятались. А по радио обещают, что будет еще холоднее. Дует какой-то злой арктический, северо-западный ветер. Дует и дует с упорством редкостным. Словом, бедственные настали времена.

Французы пытаются поднять со дна моря свои корабли, затонувшие во время морского сражении при Абукире. Жители побережья полагают, что им не удастся это сделать – помешают русалки, которые поселились в кораблях. Русалки и впрямь настроены весьма решительно – три водолаза уже погибли.

В китайской и японской литературе то и дело натыкаюсь на яшму. На Востоке яшма – символ мудрости.

В китайской и японской поэзии поэт – всегда отшельник или странник, одинокий, нищий мудрец, проводящий дни свои наедине с природой. Я тоже отшельник, одиноко и смиренно живущий в этом загадочно-печальном, некогда блистательном городе.

И еще у китайцев и японцев на каждом шагу упоминаются стороны света: «северная стена», «западная беседка», «восточные ворота», «южные покои». От этой постоянной ориентированности в пространстве возникает ощущение некоей вселенской значительности того, о чем идет речь.

А у японцев с глубокой древности – культ самоубийства. Многие исторические личности покинули сей мир именно таким способом, прихватив с собою своих ближайших родственников, а иногда и преданных слуг.

По традиции японки чернили свои зубы. Это считалось красивым. Европейцу недоступно понимание такой «красоты» – красоты женщины со сплошь гнилыми зубами или вообще беззубой.

Не здесь ли и разверзается та бездна, которая всегда отсекала Восток от Запада?

При всем том какой утонченный эстетизм присущ японской культуре! И как он в общем-то понятен просвещенному европейцу.

Зима по-прежнему лютует. Иду по улице, мороз обжигает лицо. Скосив глаза, гляжу на свой нос – не белый ли он? Снимаю варежку, подношу ладонь к носу. Через полминуты ладонь начинает мерзнуть. Снова сую руку в варежку, и опять мороз жжет острый кончик моего носа.