Неизданная проза Геннадия Алексеева

Навстречу движется юная прелестница с изящно подкрашенным лицом (могла бы и не подкрашиваться). Брови и ресницы ее заиндевели (истинная Снегурочка), изо рта и ноздрей вырываются клубы пара (как у Змея Горыныча).

Как говорят, Гумилеву не чуждо было фатовство. Он любил показаться на людях с томиком французских поэтов в руке. Это фатовство есть и в стихах Гумилева. Да и в стихах прочих, подвизавшихся в «Аполлоне».

Валентин Серов был очень талантлив, но не очень смел. Он был старательным учеником, а учителями были Уистлер, Сарджент, Цорн, Эдуард Мане. Прежде всего, пожалуй, Уистлер.

Из американских художников XX века ближе всех мне, пожалуй, Хоппер. Он неоднозначен. Он замаскированный сюрреалист. И хорошо, что хорошо замаскированный.

И все же – как восхитительно, как до слащавости красиво я одинок в искусстве! В молодости я представлял себе это грядущее свое одиночество. Но не предполагал, что оно окажется столь избыточно прекрасным.

А все же немножко смешно, что христиане не любят евреев, поклоняясь еврейке Марии и сыну ее Иисусу.

Право на пессимизм и право на отчаянье. Это тоже права человека.

Пришло время и для Льва Бакста. Издательство «Аврора» выпустило роскошную монографию о нем, отпечатанную австрийской фирмой «Глобус».

Волны изысканных эротических ощущений. Соблазнительно порочная Наоми у Танидзаки, чувственные танцовщицы Бакста и близость прелестной Ирэны – ее лицо совсем рядом и вкус ее теплых, влажных губ (прощальный поцелуй на перроне в метро – отправилась «на воды в Карлсбад» по профсоюзной путевке).

Когда-то была у меня живописная рыжая борода. Теперь она серая с металлическим тусклым блеском. Скоро станет белой. На лицо мое выпадет снег. И никогда уже не растает.

Вряд ли Леонид Андреев был всерьез религиозен. Но в прозе его то и дело попадаются священники. Оттого, наверное, что они по роду своих занятий были близки к тайнам бытия, близки к абсолюту.

Эротический сон. Молодая, белотелая, широкозадая блондинка в объятиях бородатого, гнедого, толстоногого кентавра. Вначале сон был черно-белый, а после он вдруг стал цветным. И я во сне удивился этому. И подумал удовлетворенно: вот неопровержимое доказательство того, что мне снятся цветные сны! И проснувшись, еще долго удивлялся.

Я лентяй. Мой организм противится всякому деянию, даже приятному. И всякое деяние я вынужден начинать с преодоления этого сопротивления.

Увидел женщину со страшно обезображенным лицом – вся нижняя его часть была покрыта крупными багровыми шрамами. Но подойдя поближе, едва не рассмеялся: лицо женщины было прикрыто снизу платком с абстрактным, необычным рисунком.

В кузове грузовика стоит трактор. Его капот заботливо прикрыт теплой попонкой. Край попонки шевелит ветер.

Зимние березы не менее привлекательны, чем летние. Пожалуй, они даже изящнее, чем летние, – виден весь тонкий рисунок их ветвей.

Церковь в Терийоках полностью восстановлена. Какая она красотка! Медные купола и подзоры потемнели, и от этого стены кажутся ослепительно белыми. Как белый лебедь стоит она на пригорке в окружении заснеженных сосен и елей. А золотые кресты вознеслись высоко-высоко в голубовато-серое, полупрозрачное небо.

Около церкви две веселые девицы, хохоча, толкают друг друга в снег. Одна из них падает, смешно задрав ноги. Хохот усиливается.

Магия прибрежного шоссе. Оно волнует меня даже больше, чем само море. Почему?

Шум прибрежных деревьев. Дыхание морского зимнего ветра. Комки снега, падающие с ветвей.

Некий клуб под смешным названием – «Водоканал». Небольшой зал полон – свободных мест совсем нет. На сцене стол, накрытый зеленой скатертью. За столом я, Аркадий Драгомощенко и трое неизвестных мне молодых московских поэтов. Первым начинает Аркадий, потом – я, после – москвичи. Я читаю неопубликованное. Две девушки подносят мне цветы. Кто-то просит поставить автограф на книжке.

Жил я, терпеливо стиснув зубы, и годами ждал чуда. Кое-чего я дождался, но это не чудо. Живу дальше, по-прежнему стиснув зубы, но уже ничего не жду. Ждать надоело.

Молодой, очень левый режиссер Сокуров. Два фильма. Первый – «Элегия» – о Шаляпине. Красиво сделано и впечатляет. Неизвестные документальные кадры. Свежий и смелый взгляд на щекотливые «шаляпинские проблемы». Второй – экстравагантная экранизация пьесы Бернарда Шоу «Дом, где разбиваются сердца». Эффектные детали, но в целом весьма эклектично и по-ученически.

После просмотра выступал автор. Держался очень уверенно Разоблачал и пророчествовал. Говорил о грядущем неминуемом триумфе отечественного кинематографа.

Второй раз «Солярис» Тарковского. Впечатление сильнейшее. (В первый раз оно было так себе.) Всё почти безукоризненно. Хорошо и в общем, и в мелочах. И то, что в кадре, и то, что за кадром. Умно и человечно.

Нет никакой тайны смерти. Все, что когда-то родилось, должно умереть. Загадочно только рождение. Загадочна сама жизнь. Таинственно бытие.

Вполне случайно купил в магазине открытку. На ней воспроизведена картина неизвестного мне живописца Вяйне Биометера (?) «Стрелок из лука».