Неизвестная война

– Так просто, – пожал я плечами. – Я командиру скажу – он бойцов выстроит, а ты вдоль строя пройдёшься. Выберешь, кто подходит, потом мы с ними поговорим, так и найдём.

– Не, вдоль строя не пойду! – сразу же принялась отказываться Катерина, а её поддержала бабушка: – Вы что, Владимир Иванович, как такое можно? Там же весь город соберётся. И так девчонка натерпелась, а что теперь? Все пальцем на нее указывать станут.

М-да. И что делать? Девушка боится, что увидят. В моё время свидетельницу посадили бы за специальное стекло, чтобы она видела преступника, а тот её – нет. Коль скоро подобного стекла в девятнадцатом году я не добуду, придумаем что-то другое.

На следующий день Терентьев выстроил всю бригаду. И хотя она по численности напоминала полк, если не батальон, всё равно строить пришлось в три шеренги, иначе бойцы не поместились бы на небольшой площади перед собором.

Когда красноармейцы увидели, как из штаба вышло какое-то существо, укрытое с ног до головы мешком, с прорезями для глаз, покатились со смеху. Но смех быстро затих, когда Катерина, обойдя две шеренги, отыскала в третьей первого, потом второго.

– Вот эти! – уверенно сказала девушка, ткнув в грудь того, у которого отсутствовал передний зуб. Потом ткнула кулачком во второго, со сломанным козырьком.

На допросе оба поначалу отпирались, потом говорили – мол, всё было по доброму согласию, девка сама дала. Ну, само собой, после некоторых усилий с моей стороны, раскололись. И, разумеется, сдали третьего подельника.

Потом все трое просили дать им возможность искупить вину кровью, умереть за дело революции. Вот только умереть за дело революции – это ещё надо заслужить. И не все имеют на это право.

Глава 8. Речные десантники

В Пинеге заработала-таки телефонная связь, и бригада теперь получала приказы гораздо быстрее, нежели раньше. И вот из штаба дивизии велено оставить в городе батальон, а основным силам передислоцироваться в Котлас, а оттуда, по железной дороге, ехать в Вологду.

Наше дело солдатское – выполнять, а уж что ждёт дальше – переброска на другой участок, куда-нибудь в тундру, или вообще отправка на другой фронт, никто объяснять не станет. И вот – топ-топ, пятьсот вёрст по прямой. Раньше бы по Северной Двине пошли, так сейчас на ней, до самого Котласа, белые. Не зря про гражданскую войну говорят «слоёный пирог». И хорошо, если слоёв два или три. Иной раз и восемь, а то и десять.

От Пинеги мы шли две недели. Это только Суворов умудрялся проходить со своими чудо-богатырями по пятьдесят, а то и по семьдесят вёрст в день, а мы, дай бог, по тридцать – тридцать пять. Как водится, обозы отстали, потому что кони – существа нежные, и за людьми не успевали.

Идти пешим ходом – то ещё удовольствие. Но я был рад хоть такой подвижке. Осточертело безделье, неопределённость положения. Болтаюсь в бригаде, как цветок в проруби. Слова не мои, запомнил из какого-то фильма про гражданскую, но мне подходят. В Вологде есть штаб армии, особый отдел. Выясню, что и как. Может, товарищ Кедров уже разгрёб бумажные завалы, скопившиеся на столе, и теперь примет-таки решение о славном разведчике? Москве ничего не грозит, начальству пора приниматься за рутинную работу.

В Котласе, вместо долгожданного отдыха, нас встретила паника. Одно из речных судов, оборудованных радиостанцией, перехватило сообщение, что Петроград пал под напором Юденича, а Кронштадт захвачен английским флотом. Перехватил – так и ладно, молодец, но зачем же орать?

Командир с комиссаром немедленно отправились разыскивать местное начальство, чтобы узнать подробности. А вернувшись, пожимали плечами – мол, начальство само ни шиша не знает, ждёт.

Между тем, местное население уже принялось волноваться. Кое-кто занимал места около железнодорожного вокзала. Интересно, в какую сторону они собрались? Если в Сибирь, так им через Вятку, а там красные. Если в сторону Вологды, тем более. Да и билеты на проходящие поезда в Котласе давненько не продавали. Оставался ещё путь по Северной Двине, в Архангельск, но желающих нет – и мы в сентябре восемнадцатого, и белые нынешним летом наставили по реке столько мин, что они скоро примутся сами взрываться, от трения друг о дружку.

– Володя, ты как думаешь, взяли белые Петроград? – поинтересовался комиссар, когда мы разместили личный состав в одной из школ, переоборудованной под казарму.

– Деза это, – уверенно заявил я, помнивший, что Юденича в Петроград не пустили, а английские корабли в Кронштадт даже не собирались входить.

– Деза? – не понял Виктор.

– Дезинформация, – пояснил я. – Кто-то намеренно вводит нас в заблуждение, чтобы поверили и начали сеять панику.

Спешилов мне верил. Ещё бы. Я уже несколько раз давал такие удачные прогнозы и по наступлению Колчака, и по Деникину, что трудно не верить. Виктор ушёл проводить разъяснительную работу среди бойцов и командиров. Лучше бы митинг сразу провести, но все так устали, что не до митингов.

Часа через два начали поступать телеграфные сообщения из штаба армии – мол, слухам не верить, Петроград стоит, паникёров расстреливать.