Неизвестные рассказы сыщиков Ивана Путилина, Михаила Чулицкого и Аркадия Кошко

Рано утром на следующий день я был в порту и предупредил о том, чтобы заставили получателя интересующего меня груза непременно открыть и предъявить содержание присланного. Я также просил задержать его часа на два с получением, чтобы дать мне время внимательно осмотреть и обследовать груз. В этот день Ефремов не явился, а пожаловал лишь сегодня. Ему предложили вскрыть футляры, что он и сделал. Подозрения мои ещё более при этом усилились, так как несуразные футляры представляли из себя нечто мной невиданное, в сущности, какие-то колоды. Верхняя часть, так сказать, крышка была как бы половинчатым бревном, т. е. внутри не имела никакого углубления, представляя из себя сплошную деревянную массу; нижняя часть футляра была как бы второй половиной бревна с той лишь разницей, что посредине её было выдолблено гнездо длиною в четверть аршина, шириной и глубиной вершка[59] в два. Это гнездо до краёв заполнялось каким-то цветным бисером.

Остальные два футляра оказались совершенно такого же вида, причём в одном из них находились какие-то цветные раковинки, в другом – какая-то дрянь, что-то вроде медных пуговиц. Ефремов без возражения заплатил по приёмным документам почти 200 рублей. Футляры были вынесены в соседний зал, где я их самым тщательным образом не только обстукал со всех сторон, надеясь по звуку обнаружить где-либо скрытую пустоту, но и обследовал с лупой в руках всю их поверхность, но нигде ни трещины, ни шва, ни подклеенной фанеры – сплошные деревянные массы чрезвычайно плотного тяжёлого дерева. Их пришлось выдать получателю, и Ефремов, взвалив поклажу на извозчика, перевёз её на Вознесенский. Я следовал за ним по пятам. Извозчик внёс ему ящики в мастерскую и сложил их в углу, как раз напротив окна.

Всё это произошло с час тому назад, и я явился к вам прямо с Вознесенского. Как прикажете быть дальше?

Я задумался. Вытащив из шкапа один из томов «Брокгауза и Ефрона», я прочёл: «Остров Куба, столько-то квадратных миль, находится там-то, с 1898 г. принадлежит Соединённым Штатам. Изобилует сахарным тростником, дорогими сортами дерев» и пр., пр., пр…»

Прочитав это вслух, я сказал для очистки совести Михайлову:

– Что же, Ефремов – столяр, Куба славится хорошим деревом, выписал он на свои ремесленные надобности особые сорта этого материала. Вот и всё.

Михайлов при всей своей почтительности улыбнулся и, отрицательно покачав головой, ответил:

– Помилуйте, господин начальник, этого быть не может. Во-первых, для чего Ефремову выписывать какое-то подобие сундуков, да ещё набитых всяким барахлом? Не проще ли выписать сплошные куски дерева? Во-вторых, из этих трёх колод что сможет он выделать? Какой-нибудь десяток шкатулок. Почём же он должен продавать свой товар, если за присылку одного материала он заплатил 200 рублей, не считая потраченного времени и прочих прикладных расходов.

С этими доводами я не мог не согласиться.

– Вот что, – сказал я, – прежде чем добраться до сущности этого дела, нам нужно убедиться в правильности наших подозрений. Если ценность багажа Ефремова заключается не в самой стоимости дерева, а в чём-то скрытом в нём, то Ефремов не продаст нам своих колод даже и в том случае, если мы предложил ему сравнительно баснословную за них цену. Допустим, что его чурбаны из баобаба, то и в этом случае они не могут стоить, скажем, более тысячи рублей за штуку. Таким образом, Михайлов, отправляйтесь сейчас к столяру и под каким-нибудь благовидным предлогом предложите купить у него все три чурбана. Начинайте, конечно, с меньшей цены, но торгуйтесь до тысячи рублей. Если Ефремов не согласится, то ваши предположения, вернее, предчувствия какой-то тайны правильны, и мы немедленно займёмся этим делом.

– А если столяр согласится на продажу? Как быть?

– Ну, это подробности. Ударите там, что ли, по рукам, дадите четвертную[60] в задаток, отправитесь домой за деньгами и больше не вернётесь.

– Слушаю.

Вечером Михайлов радостно вбежал в мой кабинет.

– Ну, что? Пропала четвертная?

– Какое там! – загоготал Михайлов. – Наотрез отказал. Не то что за тысячу, а и за две не отдает.

– Чего же вы радуетесь, Михайлов?

– Да так, знаете, господин начальник, всё-таки лестно, профессиональное чутьё.

– Ладно, ладно. «Рано пташечка запела, как бы кошечка не съела».

– Шутить изволите, ваше превосходительство[61]?

Не скрою, что я был крайне заинтересован этим совершенно необычным делом. Я приказал Михайлову установить постоянное дежурство на Вознесенском и не спускать глаз с таинственного дерева. На следующий же день Михайлов доносил:

– Сегодня в два часа дня к мастерской подъехал на извозчике благообразный старик, лет шестидесяти пяти, вошёл к Ефремову, щедро, видимо, рассчитался, после чего столяр выволок все три чурбана на улицу, уложил на извозчика и, почтительно распрощавшись со стариком, вернулся в мастерскую, а старик покатил себе на Торговую[62] улицу в самый конец, за Английский проспект. Я, конечно, следовал за ним. Подъехав к дому № 12[63], старик с помощью дворника внёс свои чурбаны во второй этаж…