Неизвестный Мао

Это, конечно, злило Мао. Кроме того, вождь упорно ненавидел Пэна за то, что Пэн не просто выражал уважение Хрущеву за развенчание сталинизма, но также настаивал на том, что экономические затраты на военную промышленность в мирное время «должны быть соизмеримы со средствами, выделяемыми на поддержание жизненного уровня народа».

Пэн часто высказывал независимое, неортодоксальное мнение. Он публично восхищался концепцией «Свободы, Равенства и Братства», которую Мао объявил «антимарксистской», и отстаивал сложившиеся веками китайские этические традиции, такие как «Вельможа и уличный нищий равны перед законом» и «Не поступай с другими так, как не хочешь, чтобы поступили с тобой». «Мой принцип, — говорил Мао, — совершенно противоположный: поступай с другими точно так, как я не хочу, чтобы поступали со мной».

Целых три десятка лет Пэн был для Мао источником постоянного беспокойства, хотя и сотрудничал с Мао в таких ключевых вопросах, как военные действия в Корее в 1950 году. В результате в 1954 году Мао назначил Пэна министром обороны, хотя и вопреки своему желанию, как он сам признался впоследствии. Во время пребывания Пэна на этом посту Мао подрывал его авторитет, создавая конкурирующие командные структуры. И тем не менее Пэн сохранял бесстрашие в общении с Мао, что было уникальным явлением в верхних эшелонах власти.

Развернув в мае 1958 года программу «большого скачка», Мао заставил Пэна и около 1500 высших офицеров участвовать в собраниях «критики» и «самокритики», на которых они должны были подвергать друг друга ожесточенным нападкам. Такие собрания проводились ежедневно неделя за неделей и стали неотъемлемым элементом маоизма, начиная с яньаньского террора. Они часто приводили к ломке личности и абсолютно истощали как морально, так и эмоционально[127]. Пэн был настолько деморализован, что подал прошение об отставке. Эту просьбу Мао отверг, поскольку наметил Пэна в жертвы партийной чистки. В то же время он назначил своего близкого друга маршала Линь Бяо заместителем председателя партии, что автоматически возвышало Линя над Пэном, как в армии, так и в партии.

Эти перипетии отнимали у Пэна время и энергию, продолжаясь до конца июля, пока собрания не закончились. Лишь тогда министру обороны удалось разглядеть ужасающие вещи, которые происходили вокруг него. Он понял, что Мао одержим идеей обладания колоссальной военной мощью — не менее 200–300 атомных подводных лодок, как он настойчиво твердил русским, и всем другим современным оружием, имевшимся у СССР, — и что он пойдет на все ради достижения своей цели. Одним из шагов в этом направлении был августовский обстрел удерживаемого националистами острова Куэмой (Цзиньмэнь). Мао надеялся таким образом спровоцировать ядерные угрозы со стороны США и тем самым оказать давление на Хрущева. (Пэна намеренно отстранили от участия в этой акции, хотя он был главнокомандующим армией.) Затем последовал поток фальсифицированных данных об урожае, что могло означать лишь одно: Мао стремился выжать максимальное количество продовольствия, чтобы оплатить огромное количество оружия, приобретаемого у России.

Вечером 3 сентября, вскоре после начала обстрела острова Куэмой, Пэн скрылся на приморском курорте Бэйдайхэ, чтобы провести рад встреч. В конце концов, после долгих поисков, личная гвардия Мао нашла его на отдаленном пляже, где он прогуливался в одиночестве при свете луны. Мрачный, Пэн вернулся на свою виллу и всю ночь не сомкнул глаз.

Затем он отправился в инспекционную поездку по Северному Китаю, где узнал, что цифры урожая действительно раздуты и крестьяне умирают от голода. Впервые он увидел разрушительные последствия навязчивой идеи Мао по выплавке «народного чугуна» — кустарные «домны» на задних дворах. Проезжая через Хэнань, образцовую провинцию Мао, он увидел еще больше копоти и дыма, толпы народу с тележками, лопатами, лестницами и корзинами; пожары, протянувшиеся до самого горизонта. Он долго смотрел в окно поезда, потом повернулся к своему помощнику и произнес, качая головой: «Эти пожары унесут все, что у нас есть».

В начале декабря на конференции в Ухане в присутствии Пэна Мао объявил, что урожай 1958 года более чем в два раза превысил урожай очень удачного 1957 года. Пэн сказал, что это невозможно, но сельскохозяйственные руководители заткнули ему рот выкриками типа: «Нам лучше знать».