Неизвестный Пушкин. Записки 1825-1845 гг.

Вяземский рассказал нам подлинный и очень забавный анекдот. Один полковник ухаживал за барышней, которая очень его поощряла; это был человек умный и крайне приличный, но серьезный, который и на брак смотрел очень серьезно, отнюдь не будучи сентиментальным и восторженным. Наконец он решается, предлагает ей сердце и просит ее руки, она отказывает; пораженный, он говорит ей: «Мне казалось, что моя привязанность и преданность вас тронули за этот год, что я за вами ухаживаю, – значит, вам что-нибудь во мне не понравилось, в чем я провинился?» Она ему в ответ: «У вас нет чувства, вы не умеете любить; когда любят женщину, бросаются к ее ногам, говорят ей, что застрелятся, если она не даст своего согласия, наконец, дают ей доказательства любви». Он ответил ей: «Я предлагал вам свою привязанность и преданность, предлагал вам истинное, серьезное счастье. Но я вижу, что вы хотите романов, чего-то романического, это вы найдете на Невском, у Белизара, он продает романы. Загляните также к Смирдину или Исакову, у них имеются романы Марлинского и Зинаиды Г.».

Барант много смеялся и сказал:

– Эта особа должна читать г-жу Коттэн, д’Арленкура, она, вероятно, прочла и Ипсибоэ[291].

Я заметила, что эта сентиментальная барышня – Софья Павловна и что полковнику, чтобы ее тронуть, следовало бы играть на флейте. Де Барант спросил, кто такая Софья Павловна, и Пушкин рассказал ему сюжет «Горя от ума», цитировал ему остроты по-французски, объяснил пьесу, и Барант наконец сказал:

– М-r Пушкин, переведите-ка эту комедию на французский язык, вы бы это так прекрасно сделали, в нескольких словах вы показали мне всю комедию, она, должно быть, истинный шедевр.

Вяземский улыбнулся:

– Вы полагаете, что ее оценили бы во Франции? Там еще так мало знают Россию.

На что Барант отвечал:

– Слишком мало, и об этом стоит пожалеть, о ней судят по сочинениям, а равно по тайным и скабрезным запискам прошлого столетия.

– А также по Жан-Жаку Руссо и по Мирабо, – ввернул Пушкин, – и даже по Герберштейну.

Раздался смех, и Барант продолжал:

– Мы не слишком склонны восхищаться всем, что не есть французское, а так как д’Арленкур, Мармье и m-me de Сталь путешествовали по Швеции и m-me de Сталь написала свою «Десять лет изгнания», мы продолжаем придерживаться их впечатлений относительно северных стран, в этом наша вина. Без книги m-me de Сталь О Германии мы немного бы знали и о немецкой литературе. Английский язык ввел в моду Байрон, так как Шекспир и Мильтон еще не пользуются большой известностью; целая история вышла, когда Альфред де Виньи перевел «Отелло», диалог нашли слишком грубым, даже носовой платок.

Пушкин ответил ему:

– Это был платок, но в оригинале не упоминается, чтоб в него сморкались.

Понятно, все засмеялись над тем, как он это сказал, он продолжал:

– Много лет пройдет, прежде чем нас станут переводить на французский язык; англичане и немцы уже перевели несколько произведений прошлого столетия. А между тем Франция заимствовала свой театр у Испании и даже у Италии XVII века, но в вопросах литературных во Франции много вопросов политических, так как вас там считают либералом и даже республиканцем, если вы романтик, и консерватором, если вы классик, если вы принадлежите не к юной, а к старой Франции.

Тогда Барант спросил у него, что он думает о некоторых французских критиках и в особенности о Жюль Жанен. Пушкин очень откровенно высказал свое мнение и в заключение сказал:

– Жюль Жанен – журналист в том смысле, что он пишет по фельетону всякую неделю, это публицист, что, быть может, вредит критике или, по меньшей мере, критику; он должен во что бы то ни стало написать свою статейку, а ни ум, ни вдохновение не получаются по востребованию. Фельетонист в конце концов истощается. Я допускаю, чтобы в стране, где пишут обо всем, тотчас составляли отчеты о театральных пьесах, но этого недостаточно, и для романов, для поэм должно отдавать предпочтение журналам. Газетная статья всегда будет легкой, останется наброском и быстро истощит талант критика, если он этим ограничит свою деятельность. Можно судить о виденном драматическом произведении по волненью, какое оно вызвало, по удовольствию, какое оно доставило, но эта критика крайне поверхностная. Хорошую пьесу, трагедию, драму, высокую комедию следует читать, перечитывать, изучать почти хладнокровно, тогда на нее можно написать основательную критику, без иллюзий, связанных со сценой, с игрой актеров. Игра актеров может спасти посредственную пьесу и действовать на самого утонченного критика, как хороший певец может составить славу оперы. Наши актеры и актрисы много способствовали славе французского театра.

Барант с ним согласился и сказал: