Неизвестный Пушкин. Записки 1825-1845 гг.

Гоголь оставил Рим с Языковым прежде меня. Из Неаполя я поехала, как выше сказано, в Баден-Баден, это первое отечество русских в Германии. Гоголь очутился там и писал мне комическое письмо вышеприведенное. Там была тогда Великая Княгиня Елена Павловна, Великий Князь, Свистуновы, Толстая с мужем, Васенька Шереметев, красавец m-r Lee с графиней Гацфельд, которую я знала в Берлине, но по причине ее скандальной жизни ее уже никто не принимал. Николай Киселев жил рядом с нами в rez de chaussée (нижнем этаже [фр.]), над ним Платонов, напротив них Клеопатра Трубецкая с графом Беарном, которого мы звали Бубновым Валетом. В картах он называется Hector de Béarn, comte de Galiard. Он имел право на этот титул и носил его в самом деле. Гоголь задумал читать мне «Илиаду», которая мне страшно надоедала, что он и сообщил Жуковскому. «Последний в записочке из Эмса написал мне: „Правда ли, что вы даже на „Илиаду“ топаете ногами?“ Гоголь обедал у меня и говорил: „Я ходил в „Hôtel d’Angleterre“, где лучший стол, но мне надоели немцы, которые с грациями поедают всякую жвачку кримскильдам“».

Великая Княгиня Елена Павловна вздумала выдать свою старшую дочь Марью Михайловну за будущего герцога Баденского. Отказано было Брауншвейгскому и другим. Все представлялись ей. Я спросила Николая Васильевича: «Когда же вы подколете ваш сюртук и пойдете к ней?» – «Нет, пусть прежде представится Балинский, а потом уже я, и какая у него аристократическая физиономия». Балинский был мой курьер, родом из Курляндии. Однажды в 2 часа пришли меня звать к обеду к ней. Я наскоро оделась и поехала в наемном дилижансе на дачу Герца, где она жила. В гостиной я заметила тревогу в ее штате, и бедная княгиня Львова мне объявила, что герцогиня Баденская будет обедать и мне места нет. «А где, сударыня, прикажете мне искать обед? У меня уже все отобедали». Тут пришел Великий Князь, я ему сказала: «Прошу объявить Великой Княгине, что я остаюсь за обедом вашей супруги, которая только и знает, как бы русских топтать в грязь» – и преспокойно осталась в приемной. Дверь отворилась, и она вошла с герцогиней. У Аленки лицо покривилось, а герцогиня, протянув мне руку, сказала: «C’est mal d’oublier ses amis» («Нехорошо забывать своих друзей» [фр.]), посадила меня возле себя; лицо Великой Княгини прояснилось, она уже видела меня своей помощницей и свахой. Эта свадьба не состоялась по двум причинам. Красивый юноша, вкусивший слишком рано жизнь в развратной Вене, окончил жизнь размягчением мозга. Его приезд праздновался с торжеством. В Бадене выстроили ворота, украшенные зеленью и красивым миткалем, и везде надпись: «Свобода в конституции». Великий Князь сказал: «Il n’y a pas de constitution sans liberté» («Не бывает конституции без свободы» [фр.]).

Герцог уже жил особняком от жены. Он дал праздник Великой Княгине, и мы были приглашены. Там была, однако, фрейлина герцогини в коротеньком черном платье, толстые ляжки ее так и вертелись с толстым камергером, а волосы, причесанные à l’enfant (по-детски [фр.]), разлетались во все стороны. Вдруг замолчала музыка, и все рассмеялись, потому что толстый камергер и его дама нашли нужным довертеться до своего места без музыки. Первый камердинер подошел с подносом, на котором стоял одинокий бокал, и пошел неспешным шагом к Великой Княгине. Герцог и Гугорт, видимо, были в восхищении от своей выдумки. Это все происходило в Егергаузе. Лев Нарышкин мне сказал: «Дураки, хвалятся, что это все им принадлежит; у меня на Волге гораздо более земли, но она лежит даром. Рубль с десятины, все-таки пятьдесят тысяч десятин дают пятьдесят тысяч рублей». Думали уважить Великого Князя и запретили Мицкевичу ехать в Баден, что рассердило Великого Князя. Он мне сказал: «Что мне за нужда, что Мицкевич будет в Бадене, не съест же он меня!» Гоголь к нему поехал в Карлсруэ. Вернувшись, он мне сказал, что Мицкевич постарел, вспоминает свое пребывание в Петербурге с чувством благодарности к Пушкину, Вяземскому и всей литературной братии. Он приехал в Баден, где нашел Александра Ивановича Тургенева. Этот смехотвор чуть не утонул в Муре и выкупал мой чай, присланный Жучком: «Примите его от Гоголя в знак дружбы и уважения вашего Быка, Бычка, Васеньки Жуковского».