Вчера вечером Императрица чувствовала себя очень усталой, – было отчего: мы провели четыре часа в Смольном, а ехать туда – целое путешествие[231]
. Так как Кавос рекомендовал нового учителя пения, то надо было послушать пение, чтобы судить об успехах. У смолянок есть прекрасные голоса, особенно два контральто; они спели два дуэта Галуппи. На мещанской половине есть прекрасное сопрано, которое исполнило кантату Перголезе. Императрица обошла весь дом, прошла даже на вдовью половину, где пили чай, когда мы явились. Старухи были в восторге от посещения. Уходя, Ее Величество сказала, что пришлет им цибик хорошего, душистого чая. Мы посетили оба лазарета, привезли лакомства больным: винограду, апельсинов, варенья, вина, которое поручили одной из вдов, леденцов, «девичьей кожи», пастилы и придворных бисквитов. Каждый раз, как мы едем в институты, мы везем целый воз лакомств.Третьего дня мы были в Екатерининском институте, а послезавтра поедем в Патриотический. Так как мы любим ездить в наш институт, то Императрица берет нас с собою, даже когда мы и не дежурные; прежде и Любинька ездила в Смольный. После замужества она свезла туда своего мужа, чтобы представить его начальнице. Суворову показали классы, где Любинька часто сидела без фартука, так как она была очень ленивая. Суворов заметил, что, когда он проходил, институтки шептались между собой; он попросил Любиньку узнать, о чем они говорили. Одна из них призналась: «Какое счастье, что он не похож на своего деда: он был так некрасив, мой дедушка служил под его начальством, и у него был его портрет – настоящее пугало». Суворова очень рассмешило, что его знаменитый дед был пугалом. Любинька была очень элегантна; она надела шаль и самую красивую шляпу с розовыми перьями[232]
. Институтки кричали ей: «Очаровательная, божественная!» Суворов, конечно, сейчас же стал шутить; он поклонился воспитанницам и сказал: «Действительно, моя жена очаровательна». Институтки покраснели, а Суворов веселился от души.Так как Ее Величество отпустила нас раньше десяти часов, то мы с Жуковским отправились к Карамзиным. Уже из столовой мы услыхали шумный говор в гостиной, а когда мы входили, Екатерина Андреевна говорила[233]
:– Ради Бога, потише! Мы, бедные невежды, тоже хотим послушать, а вы кричите все разом, нельзя разобрать ни слова!
– Они все охрипли, – обратилась ко мне Catherine.
Ее муж, всегда тихий, сказал:
– Только не я, я рта не раскрыл.
– Потому что я говорила за двоих, – ответила она.
– Не смею спорить, – сказал он.
Жуковский спросил о предмете их спора, и Мещерский сказал:
– Хомяков приехал из Москвы нарочно для того, чтобы проповедовать против реформ Петра Великого.
Раздался общий взрыв смеха.
Я для скорости записываю имя каждого собеседника.
Хомяков не любит Англию; он сказал ему:
– И в парламенте также горячатся…