Неизвестный Пушкин. Записки 1825-1845 гг.

– «Горе от ума» бесподобно; смерть Грибоедова – несчастье для нашей литературы. Фон-Визин – русский Мольер, но он слишком мало написал, так же как Крылов, этот лентяй, который пишет по одной басне в год.

Соболевский. Крылов покраснел бы, если б не был в хорошей компании лентяя Фон-Визина.

Крылов. Вместо присутствующих будем лучше говорить о Батюшкове и о Рылееве.

Пушкин. Увы! Они умерли для русского Парнаса[239].

Наступило молчание. Жуковский прервал его:

– Пушкин прав.

Хомяков. В чем он прав, объясните.

Жуковский. Литература только тогда может назваться полной, когда в ней есть не только талантливые или гениальные поэты, но и романисты, и драматурги, лирики, философы, критики, ораторы, историки, проповедники. Я даже скажу, что в каждом роде литературы нужны кроме первостепенных писателей – второстепенные и третьестепенные. В полной литературе должны быть представлены все музы; все искусства составляют один цикл. Литература какого-нибудь народа подобна лесу, состоящему из высоких и низких деревьев, из кустарников, из растений, цветов и самых разнообразных мхов.

Catherine М. И даже грибов?

Жуковский. Даже и грибов, если они не ядовиты. Десяток деревьев – ель, дуб, береза, рябина, липа, или даже тридцать деревьев, – составляют только группу деревьев, рощицу среди равнины.

Пушкин. Прекрасно объяснено и определено. Мы, значит, букет, рощица среди степи, а не лес.

Catherine М. А между тем встречаются уже и ядовитые грибы: ваш враг Фаддей и его близкий друг.

Все рассмеялись. Хомяков опять заговорил:

– Пушкин, ты забыл почвенную литературу, литературу родной земли, славянскую, самую русскую – народную словесность.

Пушкин. «Дремучий бор»? Нет, я совсем не забыл ее. Но этот ствол, этот корень – только одно из разветвлений, только почва, на которой вырастает литература. Ты сам пишешь не как Боян, ты написал своего «Ермака» не слогом «Слова о полку Игореве» или «Мамаева побоища». Значит, эта литература не может составлять и не составляет всей литературы.

Хомяков. Однако в Греции…

Пушкин перебил его:

– В Греции были очень различные периоды, и после Гезиода и даже Гомера нельзя было сказать, что существует полная литература. Ты забываешь, что у греков было много муз. В Греции прежде всего танцевали и пели, потом появились рапсоды, как наши бояны и как барды. Это была почва, корень, ствол, на котором взросла литература. Они, может быть, писали меньше, это и отличает их от нас, современных людей. Мы иногда слишком литературны.

Хомяков. В каком смысле?

Пушкин. В том смысле, что мы только писатели, что мы живем вне всяких человеческих и общих интересов. Древние уже позже установили свои правила относительно красоты, искусства, красноречия, но я прошу тебя заметить, что от Гезиода до Гомера, до Сафо, до Теокрита, Пиндара, Анакреона, Эврипида, Софокла, Аристофана, Эсхила их литература развивалась постепенно, естественным ходом человеческого развития. И это была счастливая эпоха, когда именно мало занимались литературой, а просто жили – и жизнь создавала произведения, отражавшие ее. В то же время родились музы – все в один день вместе со своим регентом Аполлоном. Только они прежде всего стали плясать и петь, что народ везде делает и до сих пор. Они дали своим танцам и песням известный ритм, дали известный размер и тем стихам, которые они пели. Это явилось само собою. Они разнообразили этот размер и начали говорить стихи вместо того, чтобы их петь, и рифма родилась совершенно естественно из музыкальной мелодии. Рифма даже заменила музыку, как только начали декламировать стихи. Вот вам – греческая почва, священный лес греков. Он стал священным лесом для всех народов, для нас также, но деревья и растения видоизменяются сообразно с почвой и климатом. И у них почва была драгоценна только тем, что она произвела – только своим плодородием. Сама по себе почва – ничто, она может быть и каменистой Аравией и Аркадией.

Полетика. Этот Пушкин – какое-то чудо! Он поразителен. Он думает столько же, сколько поет и танцует.

Общий взрыв смеха над этим удивительным чудом. М-me Карамзина сказала Хомякову:

– Вы забываете, что Пушкин написал «Руслана и Людмилу» и еще несколько совершенно русских вещей.

Пушкин возразил:

– А он желает, чтобы я написал эпическую поэму без рифм в тридцати шести песнях, славянским слогом десятого века.

Когда смех замолк, заговорил Жуковский:

– Мы будем говорить о всеобщей литературе.

Полетика. И о древней также, об учителях.

Пушкин. Об их всемирном влиянии на современных писателей или, скорее, на весь мир со времени христианства, на весь мир, у которого есть постоянно развивающаяся литература.

Хомяков. На нас древние имели незначительное влияние.