Неизвестный Пушкин. Записки 1825-1845 гг.

Пушкин. Прежде всего – та же самая, которая существует между их двумя нациями. Но кроме того, Вальтер Скотт историк, он описал нравы и характер своей страны. Магенис давал мне двух шотландских поэтов и шотландский словарь; эти поэты Аллан Рамзай и Бёрнс; они очень оригинальны, а у Бёрнса есть и эпическое дарование. Это настоящая, почвенная и историческая поэзия. Lairds (помещики [англ.]) Вальтер Скотта оригинальны так же, как и его герои из народа; чувствуешь, что это почерпнуто прямо из народного характера, в них есть свой особенный, сухой юмор. В России мало переводят Вальтер Скотта и ему плохо подражают; у нас слишком много переводят д’Арленкура и m-me Коттэн и даже уже подражают им; это скоро создаст нам сентиментальные романы… Вальтер Скотт описывает любовь с точки зрения своего времени; в этом отношении он принадлежит еще прошлому веку, это не то, что Бульвер, его герои и героини главным образом влюбленные; но в других отношениях у него много пафоса – я не понимаю, почему французы дали комичное значение этому английскому слову, происходящему от слова патетический. Этого пафоса много в «Эдинбургской темнице», в характере Дженни Динз; сцена ее свидания с королем Иаковом очаровательна. Чувствуется, что Вальтер Скотт изучил характер этого короля: в «Вудстоке» же у него – настоящие пуритане.

Я. Императрица получила «Вудстока» и дала мне его прочитать.

Пушкин. Этот роман меня заинтересовал своими верными характерами… Я читал моего «Бориса» Арине, мне хотелось увидеть по ней, что в этой трагедии понравится народу. Она особенно оценила драматические сцены, а насчет народных высказала весьма ценные соображения.

Я. А! Скажите мне, что она вам говорила?

Пушкин. Она с иронией сказала мне: это настоящий народ, всегда готовый плакать, кричать, выть или бить, как только ему скажут стони или бей! Стоит только, чтобы один заорал!..

Я. Вы думаете, что народ во Франции способен оценить Мольера?

Пушкин. Ни «Мизантропа», ни «Тартюфа», ни «Дон-Жуана», даже и мелкие буржуа не поймут их. Вольтер тоже никогда не проникал в народ, так же как Скаррон, Мольер, Рабле. Через пятьдесят лет Вольтера не будут читать даже в высшей буржуазии. Но все эти люди оставили след своего ума в литературе, точно так же, как Монтень и Монтескье, у которого я нахожу часто более тонкого ума, чем у Вольтера; я подразумеваю «Персидские письма»; они нисколько не устарели. У французов писатели составляют особую касту, касту литераторов, особый мир – мир литературы, и романтики поступают в этом отношении точно так же, как их предшественники.

Одоевский. Однако же все они настоящие французы.

Пушкин. Согласен, но не все они галлы. Ум галла совершенно не то, что французский ум, точно так же, как Монтень, Рабле, Лафонтен не то, что Вольтер, Дидро и Бомарше. Когда, в XVIII веке, французский ум дошел до своего высшего расцвета, он начал вышучивать: а в этом нет ничего народного, так как народ никогда не вышучивает; Рабле не вышучивает, а шутит, его неприличные выражения не развратны, а только грубы, как и все народные шутки, в XVIII же столетии развращенность была утонченная. Она сделалась французским духом века Вольтера и даже духом тогдашнего остроумия. Никто так не вышучивал, как Вольтер, и он создал этот род литературы. В своих статьях о театре он преподнес превосходные советы, а в собственных пьесах он не соблюдает правил, предписанных им драматическим писателям.

Хомяков. Мы должны писать для народа.

Пушкин. Это так же трудно, как писать для детей или для юношей и не быть ни грубым, ни скучным. У народа есть своя литература, или трогательная, или грубая, часто сатирическая и даже юмористическая. То, что называется буржуазным романом и театром, не будет особенно полезным для народа, потому что хотя в произведениях этого рода и проявляется иногда идеализм, но все-таки в них ужасно много материализма. А между тем лучше давать народу идеалы, чем житейскую пошлость. У Мольера меня восхищает то, что он, кроме салонов, сумел так хорошо описать и современную буржуазию; его Хризалы и Жеронты существуют до сих нор, и притом они настоящие продукты почвы…

Одоевский. Объясните вашу фразу: французская литература не пошла дальше прихожей.

Пушкин. Это по поводу XVII и XVIII веков; я говорил про прихожую короля, так как литература не проникла в народные массы. В Англии Шекспира играют на фермах, в Италии «Иерусалим» поется на лагунах, в Германии поэзия началась с башмачника Ганса Сакса, я говорю о народной литературе. Они взяли старые поэмы от скандинавских готов, от норманнов, от провансальцев. Ганс Сакс – настоящий тевтон.

Хомяков. Ты считаешь народ материалистом?