Неизвестный со станции Титлин

– Даже неба в последний раз не разглядеть, – вздохнул он. – Только какой-то пересвет… – он посмотрел на Корвина и добавил. – Извини.

Вдруг в его руке мелькнула сломанная палочка для китайской лапши. Расщепленное дерево вошло ему прямо в рану на плече ровно по черную метку, которую тут же заляпала густая кровь. Корвин взвыл, ухватившись за больное плечо. Верчеенко ударил его в живот и втолкнул в дверной проем.

– АСУПИ, закрывай дверь, – вскрикнул Верчеенко.

Дверь со свистом закрылась, оставив корчащегося от боли Корвина внутри станции.

– АСУПИ, на станции введен режим «Карантин», – проговорил Верчеенко. – Неизвестный вирус. Запечатай двери, пока вирус не будет идентифицирован, изучен и уничтожен.

Корвин, наконец-то, поднялся на ноги и рывком выдернул кусок дерева из кровоточащего плеча.

– АСУПИ, отмена режима «Карантин», – сказал он.

– Извини, но ты не обладаешь полномочиями, отменять режим «Карантин», Лис, – отозвалась АСУПИ.

Корвин подошел к стеклу, за которым стоял Верчеенко.

– Видишь ли, – покачал он головой. – Все, что я досконально изучил об АСУПИ – это ее протоколы и их иерархии. Особенно, после внесенных тобой изменений. Ты настолько не доверял себе, что сделал некоторые защитные протоколы, превыше собственных. Ты в ловушке, Саша.

Он вдруг размахнулся и ударил себя прямо в нос. Из ноздрей хлынула кровь, заливая рот, струясь по подбородку и окрашивая багрянцем без того грязную, забрызганную чужой кровью майку.

– Необходимый макияж, – сказал он спокойно.

Корвин даже не находил, что ему на это ответить. Верчеенко теперь не мог его выпустить.

– Делай то, что считаешь нужным, – продолжал он. – Я бы на твоем месте стал героем и всех спас. Как там? Лучше одна жертва, чем сотни смертей. Хорошее правило.

Он развернулся и пошел обратно туда, где кончалась тень от станции.

– Ты – трус! – вдруг закричал Корвин.

– Лучше быть живым трусом, чем мертвым героем, – прошептал себе под нос Верчеенко, удаляясь от станции и оставляя Корвина наедине с одной лишь АСУПИ. – А история сама потом нас рассудит! Ее пишут хитрецы, которые остались в живых!

Огонь и пустота

89.

Пятьдесят пять человек вереницей плелись к высоким стройным соснам, где по очереди исчезали в темноте лесной чащи. Все на станцию ввозилось и вывозилось по воздуху, поэтому им следовало запастись терпением и храбростью для путешествия сквозь лесной массив. До границы с силовым полем идти было ничтожно мало – всего несколько километров, но побег из недр станции серьезно вымотали всех. Небольшой полуторачасовой отдых пошел на пользу: в большей степени, в плане психологии. Многим он дал повод обдумать положение и прийти к выводу, что у них не все так плохо. Однако многие были совершенно диаметрально иного мнения. К счастью, первых было больше, и паника не смогла разрастись. Они все были налегке: только предметы первой необходимости. Некоторые несли своих товарищей на самодельных носилках, но большинство старалось передвигаться своими ногами, несмотря ни на что.

Впереди шел Слачник. Он, словно Моисей, взвалил на себя ношу навигатора. Остальные его охотно слушали. Это всем облегчало жизнь. Когда вереница исчезла за сосенками, Кастор невольно вздохнул и повернулся к станции.

Из Титлина выбралось шестьдесят два человека: пятьдесят пять только что ушли к краю силового поля, пятеро остались ждать шестого, а седьмой собирался остаться на станции навсегда.

Кастору было тяжело: он с удовольствием занял бы место Верчеенко, если бы от этого был толк. Профессор был из того поколения людей, которые считали, что жизнь старика не стоит жизни молодого. Ему было бесконечно больно от того, что кому-то придется стать жертвой ради жизни других. Эта мысль его безумна грызла, подтачивая его, словно земляной червь. Он до сих пор видел перед собой лицо Инитаро, он до сих пор винил себя.

– Долго они там еще? – нетерпеливо произнес Хартли.

Он остался дождаться друга. К его сожалению, сын отказался уходить без него, и сейчас Питер стоял возле отца и напряженно смотрел на станцию, возвышающуюся над деревьями.

– Спокойней, Уэлен, – Геджани почесал испачканную в чужой крови руку: от пота, грязи и этой самой крови тело ужасно зудело. Ифран понял это только сейчас, когда мысли немного очистились, а тело начала атаковать вечерняя духота, действующая, как лакмусовая бумажка, на зуд.

– Может, я за ним схожу, – предложил Лунин. – Потороплю…

Слачник оставил его в качестве «конвоя», хотя сам должен был понимать, что идея, мягко говоря, бредовая. Это скорее было просто успокоение души для уставшего сержанта. Но Лунин нисколько не сопротивлялся. Казалось, он думал, что все уже позади и дело за малым – добраться до цивилизации. В какой-то мере он, конечно, был прав, но никогда не стоит загадывать наперед. Дефицит информации полезен для крепкого сна, но не всегда выходи в плюс для дела.

– Думаешь, хорошая идея? – отозвался Хартли.

– Не знаю, – усмехнулся Лунин – даже форменный конец света не мог отнять у него саркастической улыбки. – А что он вообще там делает?