Неизвестный со станции Титлин

Когда-то Корвин вовремя распознал, что его старший товарищ пытается его кинуть и присвоить разработку себе. Он привык доверять своим коллегам, но не настолько, чтобы закрывать глаза на все, что твориться вокруг. Верчеенко был прав. Он не был Корвину другом, у них были слишком разные цели и понятия о дружбе. Он не был ему коллегой, Корвин справлялся и без него и с легкостью мог бы сказать, что разработка целиком и полностью – его идеи и усилия, учитывая, что так это и было. Он даже не был ему наставником – слишком быстро Корвин перешагнул тот период, когда Верчеенко мог его чему-то научить. Поэтому родились Лис и Енот.

Лис и Енот. Еще в институте Корвина прозвали Лисом, за его мозги, безупречную игру в покер и хитросплетения извилин – он мог находить выходы из таких ситуаций, в которые большинству бы никогда не хватило ни храбрости, ни мозгов даже заползти. Его хитросплетения извилин помогали ему мыслить нестандартно. Он оказался человеком, который может смотреть на проблему или задачу с разных точек зрения. Верчеенко же снискал себе славу чистоплотного, себялюбивого зверька, не гнушающимся даже незаметной и, что самое интересное, юридически честной кражи. Он не всегда был таким. Корвин это знал. Вначале он даже думал, что они смогут стать лучшими друзьями, но что-то в его облике сломало Верчеенко. Зависть и внезапная слава сделала его ожесточенным, циничным, расчетливым вором.

Корвин немного изменил иерархию АСУПИ, поставив свои приказы приоритетней приказов Верчеенко. Лис положил Енота на лопатки: Верчеенко не мог ничего делать без Корвина, а тот мог диктовать условия. Это был жестокий урок для Верчеенко. Однако Корвин решил просто партнерствовать, и использовать связи и имя Олега. А в подкорке АСУПИ плотно улеглись его иерархия протоколов и имена Лиса и Енота, напоминающие Верчеенко каждый раз, что он не только не умнее своего оппонента, но еще и уступает в хитрости.

Уступал. До сего момента.

Корвин сидел возле холодной стены и смотрел на бездыханное тело Акайо. Глаза японца были закрыты, лицо безмятежно. Он стойко принял свою смерть, как истинный сын своей страны. Корвин не был уверен, что он так сможет.

Верчеенко поймал его в ловушку. Дверь заперта и отопрется только после снятия карантина. Карантин снимется только после уничтожения вируса. А вирус невозможно уничтожить так, чтобы он сам не погиб. Можно было бы попробовать перепрограммировать АСУПИ и открыть дверь, но кто-то должен подорвать хладагент, а это можно сделать только изнутри. При всем своем желании он не успевал выбраться до взрыва…

Корвин встал на ноги, печально вздохнул и огляделся. Полтора часа назад он отбивался от инфицированных обитателей станции Титлин и даже не представлял, что окажется на этом месте еще один раз без шансов остаться в живых.

– Жизнь одного не стоит жизней многих, – вздохнул он и пошел вглубь станции.

91.

Сержант Гжегож Слачник никогда не рвался продираться вверх по карьерной лестнице. У него, конечно же, были какие-то притязания на военном поприще, но оказывались они довольно ограниченными. Слачник не видел в себе главнокомандующего, полководца или военного политика. Он был пешкой и, что самое ценное, прекрасно это понимал, и его это устраивало. У него не было стратегической и тактической выдумки, желания командовать огромной ватагой солдат или неописуемых амбиций, но он был дисциплинированным и исполнительным – идеальное, постоянно действующее по инструкциям, пушечное мясо, которое можно послать на любое задание. Главной его чертой, пожалуй, было желание исполнять приказы, а не отдавать их. Именно такой человек выводил людей со станции Титлин, и именно такой человек остался старшим по званию среди всех немногочисленных военных. Солдат в одночасье стал генералом.

Очень скоро его догнали Геджани, Кастор и Хартли с сыном. Они шли во главе вместе с ним, и Слачник был благодарен им, что они также взвалили на себя ношу лидеров. Краем глаза он заметил Верчеенко, но не стал ничего спрашивать. Если тот был здесь, шел бок обок с ними, значит так было нужно. То, что тот жив, – это все, что требовалось знать сержанту, остальное не его забота и не входит в круг нынешних интересов.

Они шли, не произнося ни слова, будто потратили все свои силы, все свои голоса и слова еще там, на станции. Они хмуро передвигали отекшие уставшие конечности, понимая, что как только они выйдут за пределы силового поля, большинству из них придется пройти еще очень много километров. Решено было, что выжившие разделятся на две группы: одни пойдут за помощью к цивилизации, другие останутся недалеко от станции ждать подмоги. Это должно было удвоить их шансы на выживание.