– Я взял орочий меч и, как он и сказал, просто рубил и ни о чем не думал. Мертвое, еще живое…
– Правильно.
– Но, отец, я хочу, чтобы ты знал: с того дня я ни разу больше не брал в руки оружие.
– Правильно, – в третий раз сказал Хэлгон.
Аллуин резко обернулся к нему.
– Ты говоришь: правильно? Ты?!
Хэлгон чуть улыбнулся сыну.
– Конечно. Ты узнал войну – по-настоящему. Ты понял: это не для тебя. И ты отказался. Ты всё сделал правильно.
– Я думал, ты…
– Буду осуждать за то, что ты не умылся кровью, как я? Ты плохо знаешь меня, мой мальчик…
– Да, отец.
Хэлгон нахмурился, словно ища совета у бледнеющего неба.
– Аллуин, для нас в этом мире есть два пути. Я не знаю, как их именуют Мудрые, но я их для себя зову путь Пламени и путь Света. Я выбрал один, ты выбрал другой. Какой лучше – спрашивай не меня. Но я скажу тебе то немногое, в чем уверен: избери свой Путь и будь верен ему. Несмотря ни на что.
– Спасибо, – тихо отвечал сын.
– И… – он продолжал, говоря скорее не сыну, а самому себе, – если придется выбирать между Путем и волей своего лорда…
– Путь? – спросил гондолинец.
– Нет, – прищурился аглонец. – То есть да, Путь. Но так, чтобы выбирать
Они замолчали надолго. Мерно вздыхал Белегаэр.
– Что ж, ты прав, мой капитан, – улыбнулся Хэлгон, – даже если бы сейчас была Предначальная Эпоха, я бы ушел, а ты бы остался. Так и надо.
Аллуин улыбнулся в ответ.
– А если однажды твое сердце скажет тебе благородную глупость о том, что ты живешь в тиши и покое, а в это время твой отец рискует жизнью где-то там на востоке… – Хэлгон вздохнул, положил руку ему на колено, – просто запомни: в крови и грязи войны нет ничего дороже, чем знать, что те, кого ты любишь, в безопасности. Просто запомни это.
Ангмар.
Старый, верный враг.
В мире, где всё меняется так быстро, где почти вчера звал князем одного, а сегодня зовешь так его внука, верную вражду ценишь не меньше верной дружбы.
Должен бы ненавидеть твои островерхие горы, а только нет иного чувства, кроме щемящего возвращения. Кровные родичи мы с тобою, Ангмар. Допьяна ты выпил нашей крови. Допьяна мы выпили твоей.
Те же тропы, что и века назад. Тайный путь от схрона к схрону, известный лишь охотникам. И дичи – той, что на двух ногах. При Аргелебе ты был дичью, только вот не поймали. Сейчас дичь – они. И не знают, что охотнику известны лёжки.
От родных селений они уйдут… как далеко? Вряд ли дальше, чем за день пути. Ну за два. Они же уверены, что враги здешних троп не знают. Зачем глубже прятаться. А так – и семья недалеко, и сам скрыт. И, пожалуй, не побегай он тут дичью, не… ну, нашел бы, конечно, но прямиком не вел бы, как сейчас.
А вот они.
Три десятка. Крупная добыча по нынешним временам.
Три десятка отцов, которые воспитают детей в ненависти и мести. Интересно, только Королю-Чародею было позволено иметь несколько жен? Если нет…
…хотя – кому мстить? Артедайна нет, Арнора тем более.
И Ангмара не будет.
Странно, ни капли желания рассчитаться. Они убивали нас веками, они уничтожили нашу страну, а ты их будешь бить… словно дичь. Надо настрелять – значит надо.
Только не сразу.
Сиригван, возвращайся, но через юго-запад, там их селение. Приведешь туда отряд. Припасы там наверняка есть, собирались же они этих подкармливать. А теперь это наша законная добыча. Да, в смысле – арнорская. Два дня тебе на обратную дорогу, неделя нашим добраться. А мы пока посмотрим окрестности. Всё может быть… к ним гонец, от них гонец. Если ничего интересного – на десятый день перестреляем их. А если будет что-то – я вас заранее встречу.
…когда арнорский отряд вошел в селение, сопротивляться там было, в общем, некому. Мальчишек, возомнивших себя мужчинами, и обезумевших от ненависти женщин связывали и запирали. Съестное забрали, но не дочиста. Да и осень впереди, им рук будет не хватать, а что собрать – как раз есть.
– Я думал, – сказал Голвег, – если доведется мне войти в Ангмар, я же вырежу их, всех до одного. За наших. А тут смотрю: бабы и бабы. Злющие и ругаются не по-нашему. Тьфу!
– А если бы она не ругалась, ее зарезать было бы легче?
– Да ну тебя, Хэлгон, с твоими шутками!
Единственное, что потребовал сделать нолдор, это снести кузницу. И сжечь дом кузнеца. Умом он понимал, что теперь, когда Король-Чародей бежал, больше не будет создано ни одного ангмарского клинка, что страшной силы назгула нет ни в кузне, ни в инструментах… умом. А сердце требовало очистительного пламени.
«Заразная северная болезнь», которую Суретир подхватил в лагере раненых, стала заметна всем, кто общался с тысячником последние недели. Всегда веселый и открытый, он стал молчалив.