Некоронованный

– …что ты струсил. Да, это будет звучать вот так. За твоей спиной, а возможно – и в лицо. Годами. Десятилетиями. Ты будешь знать, что это ложь, но ничего не сможешь изменить. Научись жить с этим.

Принц молчал и кусал губы. Старый воин кивком поблагодарил за совет.

– Доброй ночи.

Гондорцы ответил тем же и вышли.

Аранарт решительно развернулся к Хэлгону. Прищурясь, внимательно посмотрел на него.

Нолдор ответил спокойнейшим из взглядов. Да, я ему это сказал, да, я не стал говорить об этом тебе, но я же всё правильно передал, слово в слово, и у тебя нет причин для недовольства.

– Хэлгон, – с усмешкой проговорил князь, – скажи мне. У вас, в дружине Келегорма, все были такие? Со своим мнением по любому поводу?

– Не-ет, – качнул головой нолдор. – Только один.

– Ты?! Ни за что не поверю.

– Я? Нет, что ты. Только он. Только Неистовый.

Волнами Мифлонда

В Мифлонде день за днем стали появляться новые беженцы. Щедрый урожай собран на Сумеречном Кряже этой осенью.

Кто-то приходил сам. Кого-то эльфы везли, взяв на седло. Кого-то, ослабевшего или раненого, везли на повозках.

Неприметный, но непрерывный ручеек. Ручеек жизни.

Весной было не до них. Весной надо было собрать бойцов, обойти схроны, весной искали тех, кто знал, где спрятаться, и неважно, прятался ли он по приказу или был вынужден бежать… весной думали о победе, не о слабых.

Не об этих детях со светлыми глазами, твердо выучивших: в горах всё, что можно разжевать, – съедобно. Детях, которые точно знают: в мире есть чудеса. Наяву, не в сказках. То, что они живы, – вот оно, чудо.

Глядя в их ясные, доверчивые глаза, Аранарт снова и снова повторял себе:

Он. Был. Прав.

Весной он не мог думать о них. Если бы весной он думал о чем-то, кроме разгрома Ангмара, победы бы не было. Этих детей сейчас не было бы здесь. И взрослых тоже. И большинства из них не стало бы следующей весной.

А заботы о том, как их устроить, чем кормить и прочее, помогают не хуже, чем бесконечные изматывающие тренировки.

Не думать. То есть думать, еще как: чем дольше Гондор пробудет в Мифлонде, тем лучше он подготовится к плаванию, но чем дольше – тем больше он съест здесь, Линдон помогает, но запасы там не бесконечны, отряды ушли бить дичь в южных Синих Горах, но мяса надо много, и это может не понравиться тамошним гномам… надо с этим что-то делать раньше, чем гномы возмутятся непрошенным гостям… вот об этом думать. И улыбаться. Глазами. Каждый раз, когда встречаешься взглядом – с арнорцем, с гондорцем, неважно: всё хорошо, мы победили, всё будет еще лучше и иначе быть не может.

И. Иначе. Быть. Не. Может.

В книгах написано, что победа – это радость. Торжество. А если и горечь, то из-за павших. Там не написано про народ-победитель, который кормить нечем!

Улыбаться взглядом.

Так самому проще.

Ну почему он не может бросить всё и уехать в Гондор простым тысячником?! Принести клятвы верности какие скажут, отречься от всего, от чего потребуют… и жить, просто жить… их всех забрать, они не отяготят корабли! Кто сказал «потери Гондора больше, чем весь уцелевший Арнор»? – правильно сказал, вот и уплыть всем, там примут, с Эарнуром поладил, с Эарнилом поладит, и жить, просто исполнять приказы, и больше никогда не держать на себе эту глыбу по имени «страна»…

Аранарт резко выдыхал и шел расспросить охотников, не было ли встреч с гномами, потому что вот только ссоры с ними не хватало сейчас.

У охотников его и отыскали, наконец, линдонские эльфы – из тех, что вели сюда беженцев с Сумеречного. Сказали, хмурясь, словно вину скрывая (хотя кто их, эльфов, разберет), что – привели. И эти люди ждут в его покоях.

Ладно, раз так, значит, что-то особое. Значит, вести. И явно дурные. О хорошем сказали бы сразу.

Не будем заставлять ждать.

Велел через кого-то, чтобы позвали Хэлгона (тот возился с беженцами, лишние руки там лишними не были), пошел к себе.

Воины, сидевшие прямо на полу – все три стула так и остались незаняты, встали на звук открывавшейся двери.

Бердир? Такхол?! И прочие…

Живы. Здесь.

Этого не могло быть. Это было.

Мысль понеслась так, что бешено застучавшее сердце билось по сравнению с ней медленнее волн в штиль.

Его нет? Он – ранен?! Сколько светлой, прекрасной, ослепительной надежды в этом слове: «ранен»! Или кости сломаны, везти побоялись, мама в горах, она с ним, конечно. Его не было на том корабле, корабль погиб, и Кирдан почувствовал это, но его там не было, он жив!

Он жив… значит, он будет решать, он, а не ты, ты будешь только исполнять его волю…

Сияющим взором он посмотрел на Бердира, требуя подтверждения своим надеждам.

Дружинник Арведуи едва заметно качнул головой: нет.

Нет.

– Но вы же здесь, – хриплым голосом сказал Аранарт.

– Он не позволил нам уплыть с ним, – бесстрастно ответил воин.

Уплыть.

Значит – корабль.

И всё как сказал Кирдан.

Можно задавать вопросы. Ответы ничего не значат, потому что они ничего не изменят. Корабль сгинул, отец был на том корабле, и вот теперь всё кончено. Совсем всё.

– Почему не позволил? – равнодушные слова. Как горсть пепла в холодном кострище пересыпать. Белого невесомого пепла.